тревожно.
- Холодно здесь, сыро, неприятно. Тебе на самом деле нравится жить у моря? Здесь совсем не так, как дома. Море утомляет меня. Оно такое огромное, ни конца, ни края… Разве тебе никогда не хотелось вернуться домой?
- Теперь здесь мой дом, - тихо сказала я. – Неужели мы не можем остаться?
Она отрицательно покачала головой.
Потом подошла ко мне, взяла меня за руки.
- Я обещаю, что очень скоро все объясню тебе. Но сейчас ты должна сделать так, как я сказала. Мы должны уехать.
Деньги от продажи дома я положила на свой счет. Так велела Алена.
- Этими деньгами, - сказала она, – ты воспользуешься в том случае, если что-то пойдет не так, если со мной что-нибудь случится.
Я испуганно взглянула на нее, но она стала успокаивать меня: «Не переживай заранее, это я так к слову». Улыбнулась ободряюще. Но я почувствовала – что-то очень тревожит ее.
С болью в сердце расставалась я с этими местами, ставшими мне родными, с морем, с которым я пришла попрощаться в день отъезда, и которое засинело, заискрило мелкой переливчатой рябью, заиграло красками под янтарными лучами осеннего робкого солнца.
Я подчинилась Алене, доверилась ей всем сердцем, вверила ей свою судьбу. И потом никогда об этом не жалела. Теперь моя жизнь неразрывно была связана с ее жизнью.
Еще до нашего отъезда она подвела меня к зеркалу, улыбнулась.
- Ты стала такой красавицей, Леночка. И знаешь, это хорошо, что мы с тобой не очень похожи. Но все равно, тебе нужно покрасить волосы в каштановый цвет. Чтобы не вызвать подозрений. Я тебе потом все объясню, - торопливо проговорила она, заметив мой взгляд. - Тебе очень пойдет этот цвет, ты такая нежная, хрупкая, и будешь еще милее.
Я перекрасила волосы так, как она велела, и потом постоянно подкрашивала их, следила за тем, чтобы не отрастали рыжие корни.
Она забрала у меня мой паспорт, и вместо него принесла другой. Теперь меня звали Валерия, Лера.
- Так надо, - сказала она. И снова ничего не объяснила.
В городе она сняла для меня квартиру, но сама никогда не появлялась в ней. Мы встречались в местах, которые она назначала по телефону. Она накупила мне множество вещей - платьев, сумочек, разных женских безделушек, в которых я мало что понимала, а она выбирала с удивительным вкусом. Где она всему этому научилась? Где она жила все это время до встречи со мной? Где она брала деньги на все эти дорогие вещи, на свою машину, на то, чтобы снять квартиру мне и себе? Я ни о чем ее не спрашивала. Но все время ждала, когда она мне все расскажет, когда объяснит, к чему все эти приготовления.
Теперь, когда я знала, что она есть в этом мире, что она жива, что она рядом, мне трудно было жить, не видя ее, мне все время казалось, что она исчезнет, растворится в пространстве, как тогда, когда она закрыла за собой дверь и исчезла на двенадцать долгих лет. Я не понимала, почему, мы не можем жить вместе, но она все время отвечала, что мы должны немного подождать. Спасаясь от тоскливых мыслей, я бродила по городу, по его улицам, паркам, площадям, рисовала, и вскоре, так же как и море, я полюбила этот город. И также как и море, теперь этот город и любовь к нему, и ежедневное узнавание его заменило мне человеческую близость, которой я боялась. Я ни с кем не общалась, не заводила знакомств, отчасти оттого, что Алена не разрешала мне ни с кем сближаться, отчасти от того, что таково уж было свойство моей натуры - я избегала людей. Мне было хорошо одной. Мне нужна была только Алена, и если бы я могла всегда находиться с ней рядом, я была бы вполне счастлива.
Но она виделась со мной не так часто, как бы мне хотелось, хотя постоянно звонила, спрашивала как дела, просила не унывать, подождать еще немного.
Так прошел год.
Однажды она привезла меня на своей машине в какой-то старый заброшенный парк на окраине города. Мы присели на скамью. Было очень тихо. Огромные темные деревья окружали нас.
- Леночка, - сказала она, - мне нужно поговорить с тобой.
- Ты теперь все объяснишь мне? – спросила я.
- Да, я хочу все объяснить, – она помолчала, словно собираясь с духом. Ты помнишь тот день?.. в тайге?.. тот день, когда погиб папа?..
Я молча кивнула. Мне было не по себе среди этих старых, уходящих верхушками в небо деревьев, и от этих слов Алены. Мне вдруг показалось, что деревья перешептываются, потихоньку подступают к нам.
Алена, наверное, заметив мое состояние, обняла меня.
- Если не хочешь, я не буду говорить об этом.
- Нет, нет, говори, я хочу знать…
- Понимаешь, я нашла этих людей.
Я смотрела на нее. У нее дрожали губы, она побледнела. Но она откинула волосы со лба, усмехнулась вдруг чему-то, лицо ее при этом стало угрюмым, злым…
- …этих людей, - продолжила она ровным чистым голосом, - которые убили и закопали нашего папу.
Деревья надо мной закружились, подступили еще ближе.
Я схватила ее за руку.
- Зачем?.. - прошептала я. - Зачем, Алена? Давай уедем, давай уедем!
- Ты боишься? - спросила Алена, голос ее зазвенел. - Ты боишься? Этих мерзких людишек, которые лишили нас отца, которые убили папу?! - она вдруг зарыдала, закрыв лицо руками.
Я смотрела на нее, и мне было страшно. Казалось, что мы снова одни в лесу, и что-то ужасное прячется за стеной плотно обступивших нас огромных деревьев.
Алена перестала плакать, вытерла слезы. Посмотрела на меня с жалостью.
- Прости меня, я напрасно потревожила тебя, прости меня… Ты не должна думать об этом. Это подло с моей стороны втягивать тебя… Прости меня.
- Нет, нет, - воскликнула я, обняв ее, - я не оставлю тебя одну, не оставлю! И я ничего, ничего не боюсь. Это я так, просто вспомнила. Но теперь я успокоилась. Я все смогу, я сделаю все, что ты скажешь! Я все сделаю!
Я твердо решила, что до конца буду со своей сестрой, во всем буду помогать ей. Лишь позже я поняла, насколько Алена щадила меня. Как мало она перепоручила мне, как много сделал сама. Она прошла долгий путь, чтобы осуществить то, что она задумала еще тогда в тайге, в тот далекий и страшный день, стоя над могилой отца, заваленной свежими сосновыми ветками.
2
Оставив меня в нашей избушке, она быстро догнала их, ведь тайга была для нее родным домом, а они были чужие, пришлые, и они боялись тайги, и наступающая темнота делала их шаги робкими, неуверенными. Они шли молча, и только изредка переговаривались, чаще резко и назидательно говорил старший. Молодые шли, то и дело останавливаясь, прислушиваясь к шорохам, к треску сучьев.
- Быстрей, быстрей! - подгонял их старший. - Сейчас стемнеет, не найдем дорогу.
Она старалась идти бесшумно, не выпуская их из вида. Они вернулись в лагерь, разошлись по палаткам. Немного выждав, она пробралась к одной из них, крайней, и, приложив ухо к сыроватому брезенту, слушала, о чем говорили девушка и тот парнишка, худой, сутулый, тот, что заплакал тогда, после выстрела, вцепившись в руку высокому крепкому парню. Она слушала, как девушка успокаивает своего Колю, называя его мишкой косолапым. «Коля!», - прошептала Алена, запоминая. Потом она спряталась в лесу, окружавшем лагерь густой стеной, и, застыв, обхватив колени руками, ждала утра. Она еще не знала, что будет делать. Но в груди вырастала, ширилась ярость, сумасшедшая ярость человека, у которого отобрали жизнь, и то, что дороже жизни.
Забрезжило, заблестело росой утро. Она увидела, как из крайней палатки вышла девушка с полотенцем на плече, и, напевая, пошла по тропинке, ведущей к ручью.
