— Я обедал.
Мьюзек ограничился тем, что закурил трубку, ту, что обмотана проволокой, и от едкого табачного запаха Дейву на миг почудилось, будто он в крашенном желтой краской доме в конце улицы.
— Будете слушать в девять новости?
Гэллоуэй кивнул, и Мьюзек глянул на свои старинные серебряные часы, никогда не требовавшие починки.
— Время еще есть. Сейчас без двенадцати.
Гэллоуэй хотел отнести посуду на кухню, но Мьюзек не дал.
— Успеем еще.
Он указал Дейву на кресло, словно знал его привычки.
— Кофе?
И, не дожидаясь, ответа, приготовил кофе; большой и молчаливый, он действовал так ловко, что даже чашка не звякнула.
Дейв не сводил глаз с часов. Чем меньше, времени оставалось до передачи, тем сильнее он нервничал. Без пяти девять пошел в комнату Бена за приемником, включил в спальне в розетку и повернул ручку, чтобы дать ему прогреться.
Мьюзек налил кофе и себе. Передавали конец какой-то симфонии. Потом была реклама и наконец объявили выпуск новостей дня.
Сперва сообщили не о Бене, а о заявлении президента по поводу таможенных тарифов, затем о пограничном инциденте между Ливаном и Израилем.
Диктор говорил быстро и отрывисто, не делая пауз между отдельными сообщениями.
— Новости по стране: полиция шести штатов при участии ФБР по-прежнему ведет розыск шестнадцатилетнего убийцы Бена Гэллоуэя. Вместе с Лилиан Хоукинс, своей пятнадцатилетней подругой, он в субботу вечером выехал из Эвертона, штат Нью-Йорк, на пикапе, принадлежащем его отцу. Застрелив из пистолета пятидесятилетнего Чарлза Рэлстона, проживавшего в Лонг-Эдди, на границе Пенсильвании, преступники завладели автомобилем марки «олдсмобил», принадлежавшим убитому, и поехали в юго- западном направлении.
Дейв и Мьюзек замерли, не смея взглянуть друг на друга. Вопреки ожиданиям, Дейв не волновался, скорей нетерпеливо ждал продолжения, словно прозвучавшие сейчас слова не имели касательства ни к нему, ни к его сыну.
— Машину под номером три эм тридцать четыре двадцать семь поочередно видели в Пенсильвании, Виргинии и, по последним сообщениям, в Огайо. Тем не менее проследить путь, проделанный беглецами, представляется затруднительным, поскольку в полицию поступает много противоречивых сведений.
Раздался другой голос:
— А теперь, леди и джентльмены, мы прервем ненадолго наш выпуск новостей и передадим обращение, которое адресует сыну мистер Дейв Гэллоуэй.
Голос принадлежал журналисту, который недавно тут был, однако Гэллоуэю показалось, что тогда он говорил не совсем то.
Тишина, потом какой-то треск, и неестественно гулко, словно в огромном пустом соборе, раздались слова — Дейв их прекрасно помнил, но теперь ему почему-то стало за них стыдно.
— Бен, это папа говорит... Лучше будет, если ты сдашься...
Паузы между фразами казались бесконечными.
— Да, думаю, так оно лучше.. Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось...
Слышно было, как он тяжело дышит, словно просит позволения продолжать, а потом заканчивает:
— Я на тебя не сержусь..
— А теперь, леди и джентльмены, прослушайте, прогноз погоды...
Дейв потянулся к приемнику и выключил его. Мьюзек молчал. Гэллоуэю тоже не хотелось говорить; теперь он жаждал одного — чтобы Бен не слушал радио.
Даже если, мчась в машине и не сводя глаз с освещенной фарами дороги, Бен и слушал передачу, то сейчас он, наверное, выключил приемник.
— Я хотел... — пробормотал Дейв.
Он хотел, как лучше. Думал, что будет услышан и понят Беном. Он так любезно принимал журналистов, отвечал на вопросы, курил их сигареты. И только теперь до него дошло: он предал сына. Вылез выступать по радио, точно извинялся, точно был их пособником. Понимает ли Мьюзек, что с ним сейчас творится? Дейв молча отхлебнул виски, утер рот. Раздался гром — такой оглушительный, словно молния ударила в дерево напротив или в колокольню соседней церкви. И больше не гремело. Несколько минут дождь молотил по крыше с удвоенной силой, потом, словно по волшебству, вдруг перестал.
Дейв сидел, опустив голову на грудь, но, несмотря на усталость, не спал и даже не дремал; он продолжал корить себя. Не заметил, что Мьюзек поднялся, не слышал, как на кухне шумит вода.
Полиция шести штатов... А они, двое детей, сейчас с ужасом смотрят на каждую машину, готовые к тому, что в любую минуту на их пути окажется заграждение.
Человек из ФБР унес справочник, в котором крестиками отмечены Иллинойс и Миссисипи. Неужели они и теперь лишь ради этого мчатся очертя голову, вслепую, от одной ловушки к другой? Неужели все это безумие затеяно лишь для того, чтобы примчаться в другой штат, броситься к мировому судье и, задыхаясь, попросить: «Пожените нас!» Если они не слишком петляют, то доберутся до Иллинойса уже нынешней ночью, может быть, уже добрались. Возможно, в какой-нибудь глухой деревушке разбудят старика судью, который не слушал днем радио.
Интересно, попали они в грозу там, на равнинах Среднего Запада? Дейв ругал себя, что не догадался послушать прогноз погоды. Он снова впал в беспокойство, ему хотелось, чтобы Мьюзек пришел, сел напротив и отвлек его от мыслей. Он, Дейв, тоже был в пути, и ему казалось, что мерное шуршанье дворников по стеклу отсчитывает секунды.
Полиция шести штатов... И ФБР в придачу. Он резко поднялся, налил себе глоток виски, взглянул на приемник и прикинул, что до десятичасовой передачи остается тридцать пять минут. Ему казалось, что на этот раз будет что-нибудь новое.
— Напрасно вы возились с посудой, Мьюзек.
Мьюзек пожал плечами, налил себе и уселся в кресло.
— Не забудьте: стоит вам захотеть, и я уйду.
Дейв покачал головой. Он не хотел этого. Ему страшно было подумать, что стало бы с ним нынче вечером, не подсунь Мьюзек робко свою записку под дверь.
— Люди не понимают, не могут понять, — пробормотал Гэллоуэй, словно говоря сам с собой.
И Мьюзек, тоже словно про себя, пробормотал:
— Когда от меня ушла дочка, я полтора года ничего про нее не слыхал.
Он впервые заговорил о своей жизни — только для того, чтобы поддержать друга.
— Наконец мне написали из одной больницы в Балтиморе: она попала туда без гроша в кармане да еще беременная.
— И что вы сделали?
— Поехал туда. Она не захотела меня видеть. Я оставил в регистратуре деньги и уехал.
На этом рассказ оборвался, а Дейв постеснялся спросить, виделся ли с ней Мьюзек потом и не она ли пишет ему из Калифорнии, и присылает фотографии детей.
— Я все гадаю, о чем они думают...
Дейв имел в виду беглецов в машине.
— Каждый о своем, — вздохнул Мьюзек.
Несколько мгновений слышалось лишь посапывание трубки, потом он добавил:
— И каждый воображает, что он прав.
Гэллоуэй взглянул на часы и поспешно включил приемник.
— Вы бы присели.
— Да-да. Я весь день на ногах. Не сидится.
Всякий раз, стоило ему сесть, в ногах начиналась дрожь, и все тело наполнялось ощущением тоски и беспокойства. Ни с того ни с сего у него вырвалось:
