Серебряный месяц был похож на диковинную рыбу, запутавшуюся в сетях облаков.
Трава пахла воспоминаниями, и воспоминания эти принадлежали одновременно и полуэльфу Рогмо, и кому-то еще – гораздо более древнему и могущественному. Для этого второго трава значила гораздо больше, нежели Рогмо мог себе даже вообразить.
Деревья пытались что-то сказать, но полуэльф не понимал их так, как его Древние братья. Он только слышал голоса, которые произносили длинные фразы на незнакомом языке.
Человеческое жилье выглядело неуместным под этим небом и на берегу этого моря.
Когда отряд эльфов подъезжал к столице, на самом краю пышного, вечнозеленого леса произошла еще одна встреча, о которой позже слагались легенды.
В чаще внезапно раздался дикий шум и скрежет, будто через подлесок ломилось целое стадо упитанных животных, при этом они должны были громко бить в барабаны, дудеть и скрипеть несмазанными дверными петлями. Эльфы недоверчиво переглядывались, а Рогмо обратился к Манакору с сияющими глазами:
– Ты слышишь?
– Филгья трудно не услышать, повелитель!
– Ты заметил? – растерянно спросил Рогмо. Он и не подозревал, что так обрадуется новой встрече с прелестной семейкой пеньков-предсказателей.
Теперь ему казалось, что он видел их на заре времен, что его странствие по Аллефельду в компании Магнуса и Номмо происходило так давно, что мало касалось его нынешнего. Все, что случилось тогда, хоть и не стерлось из памяти, но было задвинуто в какой-то самый дальний, самый пыльный ее угол и вспоминалось скорее как сон или легенда, слышанная в детстве. И только пеньки-патриархи остались реальными. Они были сами по себе и занимали в душе Рогмо свое собственное место, питая его верой и надеждой на лучшее. Потому что если в мире существуют такие невероятные – очаровательные, добрые и милые – существа, то совершенно невозможно, чтобы этот мир был недостоин любви и защиты, пусть даже ценой собственной жизни. Тот, кто хоть однажды имел счастье встретиться с филгья, никогда не спутает их голоса ни с какими другими и всегда почувствует их приближение.
И впрямь на открытое пространство с шумом и топотом выкатилось около полутора десятков веселых маленьких бревнышек с огромными аквамариновыми глазами. Их сухонькие ручки-веточки торчали как попало, а ступни больше всего походили на плоские, широкие куски коры.
– Мы шагаем-маршируем, чтобы встретиться с тобой, мальчик Рогмо, – пропел скрипучим голоском один из филгья – самый старый, как определил Рогмо еще в прошлую встречу.
– Как же я рад, – пробормотал он, слезая со своего коня и опускаясь на колени.
К нему моментально подсеменил самый маленький пенек и крепко обнял за шею ручками в зеленых, только что распустившихся клейких листочках.
– Здравствуй, мальчик Рогмо, – проскрежетал ласково.
Эльфы благоговейно смотрели на существ, о которых на Арнемвенде уже очень давно не слышали. Но не успели они заговорить, как пенек-патриарх поднял плоскую твердую ладошку – сплошь в старческих сучках:
– Сегодня мы не будем ничего предсказывать, сегодня мы не вещаем; мы пришли сказать теплые слова мальчику Рогмо, а потом пойдем-помаршируем дальше, потому что еще очень много тропинок остались нехожеными.
– Я так ждал, что мы встретимся еще, – обратился Рогмо к маленькому филгья.
– Мы приходим ненадолго, мы уходим ненадолго, ты видел разноцветного толстяка – неужели теперь ты станешь бояться времени? – проскрипел малыш. – Нам надо идти, Рогмо. Просто мы были рядом и заглянули на минутку – исполнить обещанное в Аллефельде.
Рогмо заозирался, наконец вспомнил что-то и, подбежав к своему скакуну, вытащил из седельной сумки пакет с цукатами. Он не знал, любят ли филгья есть и едят ли они вообще, но ему захотелось что-нибудь подарить маленьким существам.
– Цукаты, цукаты! Сладкие цукаты! – запрыгали те на плоских ступнях и захлопали в ладошки. – Вкусные цукаты от Банбери Вентоттена!
– Они и это знают! – восхищенно обратился Рогмо к своим воинам.
Те скупо улыбнулись в ответ.
– А теперь нам и правда нужно прощаться, Рогмо! – проскрипел малыш. – И хоть мы и не предсказываем сегодня, я шепну тебе на ухо: ничего не бойся, все будет хорошо. Ты сильнее своего предсказания, ты сильнее своего предназначения, ты справишься. Поставь меня на землю, мальчик Рогмо, мне пора идти.
– Пора, пора, – зашелестели и остальные.
– Скажите мне что-нибудь на прощание, – попросил полуэльф. – Мы еще увидимся?
– Увидимся, – затопотал на месте маленький пенек, сверкая аквамариновыми глазками. – Конечно увидимся, потому что мы многое умеем...
И семейство филгья проследовало в противоположные заросли кустов, прокладывая в них крохотную просеку. Эльфы смотрели им вслед так, как только и можно смотреть вслед уходящему чуду.
Но когда филгья отошли от отряда на значительное расстояние, они остановились и затоптались на месте, издавая странные, тоскливые звуки, больше похожие на плач или стон.
– Вот мы и попрощались, – сказал маленький пенек, – как умели, так и попрощались. – Он крепко прижимал к себе пакетик с цукатами.
– Потому что мы многое умеем, и лгать во спасение – тоже, – сказал филгья-патриарх, вытирая аквамариновые глаза ладошкой.
Для Рогмо и само путешествие, и целый день, проведенный в Сетубале, в знаменитом дворце королей Эль-Хассасина, промелькнули словно сон – тяжелый, тягучий, туманный. Он смутно понимал, что с ним происходит, стараясь только не выказать своей неприязни к тем, кто был причастен к боли и страданиям его друзей и любимой госпожи.
Переговоры вел Манакор. Он же выяснил, где можно найти морлоков, куда они отправляются после захода солнца, где прячутся с рассветом. И Рогмо был вынужден признать, что в ордене Безумных хассасинов глупцов уж точно не держат. Лазутчики сумели добыть очень много полезных сведений, оставшись при этом в живых. Когда речь шла о морлоках, и это являлось небывалым достижением.
Все следы вели к Медовой горе Нда-Али.
Не то морлоки защищали Ишбаала, не то доставляли ему тела убитых, чтобы напоить его новой энергией. Не то, напротив, сами искали у него защиты и поддержки – этого никто доподлинно не знал. Однако это уже было неважно.
Незадолго до полуночи триста эльфийских меченосцев отправились к подножию Нда-Али, чтобы там принять бой со своими братьями по крови, проклятыми эльфами – своим стыдом и своей вечной болью.
Меджадай Кройден, Рорайма Ретимнон и Харманли Терджен вышли на террасу дворца, провожая гостей. Эльфы ехали не оборачиваясь. А если бы кто-то из них оглянулся, то заметил бы, как восхищенно сияют глаза правителей Эль-Хассасина.
– Они прекрасны, Харманли, – сказал Меджадай, когда эльфы скрылись из виду.
– Никогда не думал, что доживу до такого светлого дня в своей жизни, – согласился Ретимнон.
Подобные откровения были удивительны и даже немного неприличны, оттого двое мужчин, находящихся на террасе, сделали вид, что не слышали этой фразы, хотя в глубине души и сами что-то похожее чувствовали.
Около часу ночи эльфы прибыли на место.
– Что прикажешь, повелитель? – спросил Манакор, спешиваясь.
– Что можно приказать? – пожал плечами Рогмо. – Вы такие опытные воины. Будем ждать, пока не появятся морлоки. А когда увидите их – убивайте.
– Хорошо, повелитель, – откликнулись эльфы, словно лес прошелестел.
Ждать морлоков пришлось не слишком долго. Спустя час дозорный подал условленный сигнал – по тропинке, ведущей от пещеры к подножию горы, спускалась длинная вереница темных силуэтов. И когда они вышли из леса на открытое пространство, триста эльфов окружили их со всех сторон. Между братьями по крови завязалась жестокая битва, в которой раненых или побежденных быть не могло. Должны были
