Взглянув на мою окровавленную щеку, капитан сердито сдвинул брови.
— Опять эксцессы? Я предупреждал…
Я привел товарищей в машинный зал, где на полу валялась отрубленная по локоть рука, и рассказал о случившемся.
— Не очень остроумно поступил, братец, — насмешливо заметил капитан. — Впрочем, ничего другого не оставалось. А ты, Яков Петрович, возьми эту чертову руку, исследуй и доложи.
Поставив на предохранителе новую пломбу, мы тщательно заперли за собой машинный зал. Как будто это имело какое-то значение для вездесущих и всепроникающих гостей.
Через полчаса в пилотскую каюту пришел из лаборатории Яков Петрович.
— Рука как рука, — сказал он. — Из той же плоти и крови, что и у нас. Могу сообщить группу крови, РОЭ, процент гемоглобина…
— Не надо, — отрезал капитан. — Выкинь ее за борт.
Стычка в машинном зале имела одно положительное последствие: таинственные потомки оставили нас в покое. Никто больше не следил за нами и не рылся в каютах.
Малыш повеселел, а планетолог, поглаживая бороду, благодушно острил:
— Феноменально! Понимаешь, Сережа? Любезным потомкам мы надоели. Изучали они нас, изучали, а потом, треснув тебя по физиономии, поставили на этом точку.
— Хороша точка, — смеялся Ревелино, показывая на мою левую щеку. — Может быть, всего лишь запятая?
Шрам на щеке и в самом деле походил на багровую запятую.
— Хватит зубоскалить, — строго сказал капитан, однако от улыбки не удержался.
Лишенный управления звездолет продолжал нестись в полной темноте. Однажды утром, когда я только что проснулся, корабль сильно вздрогнул, ударившись обо что-то.
Быстро оделся и побежал в пилотскую. Весь экипаж на месте. Даже Иван Бурсов.
— Мы на Луне! — кричал он.
Каюту заливал солнечный свет: полусфера снова стала прозрачной, словно кто-то сорвал с нее черное покрывало.
Мы натянули комбинезоны с гермошлемами и спустились вниз. Над нами колыхался косматый огненный шар Солнца. Почти рядом чернел диск, окруженный голубым ободком подсвеченной сзади атмосферы. Это была Земля, ее ночная сторона.
Звездолет стоял на лунном космодроме, опоясанном какими-то строениями. Может быть, город? Мы шагали по ровной площадке, оставляя глубокие следы в многовековой пыли: с космодрома уже сотни лет не взлетал ни один корабль.
Вошли в лунный город. Он напоминал почерневший лес, по которому когда-то прокатилась волна пожара. Кругом, как темные стволы циклопических деревьев, высились многоэтажные здания, переплетенные лианами провисших мостов и эстакад. Ноги утопали в пыли, как в пепле. Многие дома покосились, часто попадались обломки рухнувших эстакад. Город был мертв. Ни малейшего движения, никаких признаков жизни. Внутри зданий — такое же запустенье: ровный слой пыли, истлевшая мебель.
— Где же люди? Хотя бы те призраки? — спросил Иван.
— На Земле, — уверенно ответил капитан. — То есть людей-то не найти и там. Во всяком случае, живых людей. Но там разгадка.
К экспедиции на Землю готовились два дня. У нас была вместительная шлюпка — посадочная ракета, которую с помощью механизмов поставили рядом с кораблем.
Ракета стартовала, взметнув облако пыли. У всех нас зачастил пульс, когда увидели темный диск в голубом ореоле атмосферы. Земля наплывала, увеличивалась. Что ждет нас на родной планете? Она молчала. Ни звука в микрофонах, ни одного светового всплеска на черном диске. В наш двадцать первый век ночная сторона Земли казалась из Космоса мерцающей. Светились города, в океанах проплывали ярко иллюминированные лайнеры. А сейчас — ничего. Огни цивилизации погасли…
Приборы показывали высоту сто километров, потом пятьдесят. Ракета, выпустив крылья, входила в плотные слои атмосферы.
Мы прильнули к экрану радароскопа. Он серыми красками, но в сильном увеличении рисовал неясную картину — лениво перекатывающиеся волны океана. Затем водные просторы сменились сушей. Однако это была странная суша: те же волны, но неподвижные, вдруг закаменевшие.
— Что такое? — бормотал планетолог. — Хотя бы руины, как на Луне… А то ведь ничего. Какой-то застывший океан.
— Скоро будет освещенная сторона Земли, — капитан хмурился, около тонких губ залегла жесткая складка. — Сейчас увидим.
И мы увидели… Трудно передать чувство смятения, охватившее членов экипажа. Под нами расстилалась серо-желтая пустыня, безграничный застывший океан песков.
Планирующая ракета еще снизилась и замедлила полет. Внизу мелькали барханы. Ни одной зеленой рощицы или дерева, ни одной нежданно сверкнувшей реки.
Кружили над мертвой планетой долго.
— Будем садиться, — сказал, наконец, капитан.
Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Часто я восхищался, но иногда смущала эта волевая непроницаемость. У нас сжимались сердца от предчувствия беды, постигшей человечество. Но что думал Федор Стриганов? Трудно сказать. Движения его рук за пультом управления были по-прежнему уверенными и спокойными.
Место для посадки капитан выбрал удачно — ровную гранитную площадку, почти не затянутую песком.
Иван Бурсов и биолог выпустили на волю автономные приборы — автоматы. Первые показания их не радовали. Песок и воздух не содержали не то что капли, но и росинки воды. О жизни и говорить нечего. Чуткие приборы не обнаружили даже микроорганизмов. Это была стерильная пустыня, пустыня- абсолют.
И вдруг…
— Человек! В пустыне человек! — закричал Ревелино.
Мы поспешили к бортинженеру на горбатый бархан. С вершины заметили вдали одинокую фигурку, точнее — силуэт. Человек поднял руку, не то показывая вверх, не то подзывая к себе. Рядом с ним — решетчатый остов полуразрушенного здания. И ничего больше. Кругом унылая холмистая равнина.
— Это контакты! — воскликнул легко возбуждающийся Иван. — Скорее в вездеход!
Под прозрачным бронекуполом гусеничного вездехода разместился весь экипаж. Завыл двигатель. Машина, покачиваясь, переваливала через бугры и оставляла за собой рубчатые следы. Когда до цели оставалось метров триста, мы поняли свою ошибку: это был не человек, а внушительных размеров статуя.
Двигатель внезапно заглох. Ревелино долго копался в нем, но повреждений не нашел. Что это? Снова шутки невидимок?
Мы выпрыгнули из кабины и осмотрелись. Позади остроносой гусеницей-шестиножкой серебрилась горизонтально поставленная ракета.
В крайнем случае к ней можно вернуться пешком.
Подошли к статуе. Металлический идол с застывшей усмешкой простирал руку вверх. На постаменте какая-то надпись из замысловатых знаков, которые раньше, очевидно, светились.
Сейчас, уже побывав в Электронной эпохе, я смог бы объяснить товарищам, что это статуя Генератора Вечных изречений. Прочитал бы и надпись: «Болезней тысячи, а здоровье — одно». Сотни лет простоял чугунный Генератор. Сначала во всемирном городе, затем в глобальной пустыне — пустыне абсолютного «здоровья». Идеальное воплощение Вечных изречений?
Это сейчас… А тогда я вместе со всеми с недоумением взирал на статую. Она вызывала тревогу, ощущение забытой вехи погибшей цивилизации. Но какой цивилизации? Сфинкс пустыни с загадочной
