Цареградский оборотень

лохмотьям мха, торчавшим между бревнами. Мох рассыпался и дымком соскользнул вниз, под ноги.

“Дерево истлеет,-- вновь подумал княжич.-- Придет век, когда никто уже не вспомнит о Туровом роде... Теперь я знаю. Я привезу из Царьграда настоящего летописца.”

Кто-то из Туровых, тем временем, проходил мимо, кто-то поблизости хлопотал у овинов, не замечая пришельцев. Брога все чаще оглядывался, хвалясь слободской тропою, и хитро подмигивал.

Наконец тропа вывела прямо под самую высокую, угловую вежу кремника. Вал у подножия деревянной башни был усеян яблочным огрызками.

Брога вдруг замер и, подняв руку, растопырил пятерню:

-- Княжич! Дальше -- поворот. Можно по тропе идти прямо в кремник. Что велишь?

Стимар растерялся и стал озираться по сторонам. Место было открытым, не считая плетня козьего загона. У малых только бы макушки над плетнем сверкали, а Броге и княжичу плетень приходился по пояс. Рядом не было никого, но те Туровы, что ходили стороной по своим делам, даже их собаки, -- все словно нарочно отводили от “лазутчиков” глаза. Добро была заговорена слободская тропа.

-- Глянь, кто там, на веже, яблоки грызет,-- не придумал ничего более важного княжич.

Брога оставил тропу, быстро взбежал на вал кремника и, задрав голову, стал приглядываться под облам, в длинную щель-бойницу под нависавшим выступом сруба в верхней части вежи.

Из той бойницы, предназначенной для стрельбы в подошву стен, вылетело цельное яблоко и едва не угодило Броге в лоб.

-- Рат! -- в полный голос кликнул слобожанин того, кто “стерег” вежу.

Княжич затаил дыхание: Брога назвал не чужое имя. Рат приходился ему племянником. Когда княжича забирали к себе ромеи, Рату шел девятый год.

-- Чего тебе, Слобода? -- донеслось сверху.-- Шустро подобрался.

-- Да вот думаю Турову яблоньку обтрясти.-- И Брога крепко уперся руками в вежу.

-- Гляди, вчерашний дождичек стрясешь...

Брога успел спрыгнуть с вала, едва не попав под “дождик” веселого Рата, любившего, как и Уврат, всякие злые каверзы.

-- Ромеев, небось, уже видал,-- донесся голос с башни,-- раз давно мышкуешь.

-- Как же, видал,-- важно усмехнулся Брога, подмигнув княжичу.-- Два рогатых да три кудлатых...

-- А шесток -- ты без порток! -- опередили с башни.

-- Теперь-то что, велишь, княжич? -- растерянно зашептал Брога.

-- Зови его за раками,-- велел Стимар, вспомнив, что для Рата в давние времена то была самая любимая охота.-- На Свиной Омут... Скажи, что княжич зовет.

Брога передал.

-- Какой княжич? -- удивилась вежа.

Сердце у Стимара вдруг гулко застучало, словно молот в ближайшей кузне, и он не выдержал -- вышел из защиты слободской тропы и твердым шагом подступил к веже.

-- Слезай, Рат! -- крикнул он, довольный, что ошеломит родича.-- Стимар тебя зовет! Или у тебя с твоими раками уже договор на меже?

Брога гоготнул позади.

На башне затихли. И вдруг в ее утробе загремело что-то, будто котел уронили на лестнице.

-- Княжич?! -- донесся сверху чей-то испуганный голос, не  Ратов.

-- Он! -- изумленно подтвердил Рат.-- Выколи мне глаз, он!

Снова гулко, еще громче загремело внутри вежи, и сама вежа будто покачнулась из стороны в сторону.

-- Княжич Стимар! -- раздался крик уже внизу, за стеной кремника.-- Княжич Стимар вернулся! Встречайте!

Весь град внезапно зашумел, как людное торжище. Во все стороны сорвались со стен и тына сороки да галки.

Первой к княжичу подскочила под ноги собака, но, поджав хвост, залилась испуганным лаем и попятилась.

Брога, почуствовав, что праздник чужого рода не для него, тоже стал отступать и, когда княжич поднял на него глаза, только развел руками и рассеянно пробормотал:

-- Гляди-ка, все признали, а эта холопка не признала.

Лай донесся и до ушей старого жреца Богита, и до ушей силенциария Филиппа Феора, и оба насторожились. Богит увидел над градом кроваво-алую радугу и пуще устрашился того, что уже ничем не предотвратит беду, грядущую вместе с княжичем в кремник. Силенциарий же вспомнил, как однажды из цареградской ночи донесся подобный этому лай а потом, спустя много дней, ему рассказали, что собака лаяла перед воротами на человека, принесшего в город чуму.

-- Ничего. Скоро признает,-- надеялся княжич Стимар, радуясь заклубившейся вокруг него суете.

На закате того же дня, в который, словно в прорубь посреди омута, провалились все девять лет и зим цареградской жизни, княжич Стимар посреди глухой рощи, окружавшей Дом бродников, сидел на его гнилом крыльце, и пытался вспомнить все страшные события, успевшие произойти перед вратами кремника еще до полудня.

Минувший день казался ему теперь чужим темным домом, по которому его стал неохотно водить какой-то незримый хозяин. Хозяин дома держал в руке светильник. Проходя мимо предметов, он ненароком освещал их, и Стимар не успевал ничего толком разглядеть и соединить предметы в единую мозаику- картину.

Он замечал то рыжую собаку, испуганно поджавшую хвост, то растерянные глаза Броги, то его круглую блестящую серьгу, то чью-то поднятую руку, то остановившееся в стороне колесо.

...Открывались перед княжичем врата кремника, и навстречу ему устремлялись две вереницы сестер в белых  срядах. Сестры несли на вытянутых руках маленькие пшеничные снопы и пели величальную. Княжич присматривался к сестрам, старался всех узнать -- и старших, и самых младших, что родились, пока он жил в сорока птичьих перелетах от Большого дыма, и по лицам старался угадывать их имена.

Между вереницами, замыкая их ход, торжественно ступал сам князь-старшина Вит, держа в руках родовой священный меч Дар.

Стимару казалось, будто он сам плывет в лодке между вереницами сестер навстречу князю, и теперь, в своем воспоминании, ему очень хотелось оглянуться назад. Но в воспоминании, как и в недобром сне, нельзя оглянуться.

Князь-старшина приблизился, поднял на руках меч, и стал произноситьимена. Так, остановившись перед княжичем, он повел ему навстречу череду-вереницу предков от седьмого колена Турова.

Удар грома, которого не слышал никто, кроме старого жреца Богита и княжича, прогремел вместе с именем его старшего брата, первенца князя-воеводы Хорога и Лады, Коломира. Своего старшего брата Стимар любил больше всех, даже больше отца.

Оглушенный громом, княжич упал ничком, ударившись коленями и ладонями об землю, и земля отозвалась эхом и гулко треснула под ним, как лед над омутом той далекой весною. Но теперь оцепеневший на месте Брога уже не имел сил вытащить побратима из страшной полыньи.

Великий страх закружился вихрем, унося имена предков.

Вместо имен в свисте и гуле вихря послышалось только одно зловещее слово:

-- Волкодлак!

Вскрикнула одна из сестер, первой увидевшая оборотня, и, когда все обмерли и оцепенели, прозревая от ее крика, то зловещее слово замерло и повисло над градом красной радугой-заревом.

Когда боль, вспыхнувшая в груди, стала стихать, княжич приподнял голову, и увидел перед собой белую дорогу, тянувшуюся к нему с небес. По этой льняной дороге опускался вышитый на ней круг солнца.

 Над княжичем стоял старый жрец Богит.