искусные, чем он сам. Брога хотел было окликнуть Стимара, растерянно переминавшегося у края священной ямы, но осекся, испугавшись, что случится худшее, чем должно было случиться. Тогда он положил стрелу на тетиву лука и стал ждать.
Вдруг позади княжича с вершин до корней колыхнулись осины, словно отражения деревьев на гладкой озерной воде, по которой весело прогулялся ветер. Осины раздвинулись -- и княжича затмило белое, с лапчатым алым узором одеяние жреца Даждьбога.
Старый жрец Туров Богит подступил к Стимару и поднял над ним руку с черным камнем.
Брога вскинул лук, решив выбить камень из древней руки, но в тот же миг Богит сам содрогнулся весь, как отражение на воде, и камень сам же выпал из его пальцев и громко стукнул в землю.
А Стимар, сказав свои слова, прислушивался к Роще, надеясь услышать далекий голос-совет старого Богита, но услышал сначала свист стрелы, пронесшейся над Велесовой ямой ему навстречу и пролетевшей на ноготь мимо его левого уха, а потом -- всего одно слово, что сразу вернулось эхом того смертоносного свиста:
-- Остановись...
Он повернулся и успел подхватить старого Богита прежде, чем тот упал на землю вслед за своим черным небесным камнем.
Из левого ока жреца торчала длинная стрела, и по стреле быстро бежала к белому оперению, навстречу княжичу Стимару, кровяная тропинка-ручеек. Посох жреца остался стоять рядом с ним, будто старец продолжал опираться на него.
-- Твой путь легче моего, Богит,-- невольно прошептал княжич те слова, которые он много раз с досадой и негодованием повторял про себя, пока шел в Велесову Рощу.
Слева и справа и позади Стимара, за самой ямой, зашевелились кусты, и к Стимару вышли по ходу Солнца и против его хода чужаки.
Брога снова поднял лук и снова раздумал, верно смекнув, что всю дюжину чужаков одной стрелой не приколет, а пустить вдогон остальные уже никак не успеет, и раз так, то с его слободской руки опять же все за межами обернется куда хуже, чем -- само собой.
Оба -- и Стимар, и Брога -- узнали в чужаках радимичей из рода Лучина. Были чужаки волосом и глазами посветлее и жиже северцев из-за сумрака и сырости их лесов, и ресницы у них всегда сверкали инеем. Ходили они в поршнях с широкими ушками, не дававшими им тонуть в болотах, а больше всего хвалились перед иными племенами своими шейными гривнами[81], которые гнули из маленьких лесных ужей и заговаривали под медь или под бронзу, а князья своим княжьим словом -- даже под серебро. Такая серебряная гривна держала кольцом шею у сына радимического князя, и этот молодший, ростом и возрастом под стать Стимару, стал верховодить в Велесовой Роще.
-- Мир тебе, княжич Туров! -- сказал он Стимару, когда сошлись чужаки перед северцем с двух рук- сторон и сам их вожак замкнул собой ряд.
Он пришепетывал, как и все радимичи, потому что в самой древней своей древности они берегли слова, заворачивая каждое из них летом в свежее сено, а зимой в сухую солому.
-- Хорош твой мир...-- процедил сквозь зубы княжич Туров, в уме прикидывая, как вернее, уважительней положить ему на землю старого Богита -- головой обязательно на запад Солнца,-- а потом разогнуться непраздно, то есть сразу воткнуть радимичу под ребра свой охотничий нож, пока еще прятавшийся в дорожной суме.
Кровяная дорожка, протянувшаяся из ока Богита, уже добежала до его плеча и стала отдыхать там лужицей. Стимару казалось, будто ему на плечо села теплая птица.
Княжич Лучинов побледнел. Иней сорвался с его дрогнувших ресниц и осел-замер на губах. Заговоренный уж на его шее вывернул головку и стал неотрывно глядеть на Стимара серебряными зрачками.
-- Плох ли, скажешь? -- зло спросил молодой радимич.-- Ты не ведаешь, а мы ведаем. Мы все узрели. Твой жрец хотел убить тебя, как убивают изгоя. Только того, кто принес в род порчу. Вот его чернь-камень. Тебе ли не знать, для чего такой. Ты уже мертв, княжич Туров. Однако ныне стою здесь -- и вот ты живой.
Стимар глянул через плечо старого жреца на землю и увидел на ней черный камень. Камень быстро обрастал бледными и золотитыми лишайниками падавших на него человечьих слов.
Стимар вспомнил, что рассказывал ему старший брат, Коломир, о самом первом северском броднике, и вот кровь старого жреца его на плече стала быстро холодеть и превращаться в пятно Велесова лишайника.
-- А коли не поверю тебе, Лучинов? -- неуверенно проговорилл княжич, размышляя кстати о том, был бы уж теперь мертвым на костяной крыше Велесова дома или нет.
Радимич от этих слов покрылся красными пятнами, и иней растаял на его губах.
-- Вот клятва! -- крикнул он на всю Рощу, и крик его провалился за спиной Стимара в яму, не отдав никакого эха.
Он сдернул петлю с запястья и, обнажив руку, коротко полоснул около кисти поясным ножом.
-- Возьми, княжич Туров! -- Еще одна кровь приблизилась к Стимару, запахла духом чужого рода и обильно закапала на Велесову землю.-- Коли лгу, пусть войдет в меня огневица! Пусть войдет в меня червь. Возьми, княжич Туров. Я не берегусь.
-- Не нужно мне твоей крови, Лучинов. Ты -- чужой... Кабы подтвердил кто из северцев...-- Только словом еще мог отступить княжич Стимар, уже начиная верить чужаку-радимичу и уже начиная прощать старому жрецу его замысел.
Глас Даждьбожий ведал только одну дорогу, на какой можно было очистить оборотня и смирить князя-воеводу, когда тот вернется из гона. Не за что было его отныне винить.
Тело Богита становилось все тяжелее и холоднее в его руках, а лицо старца темнело, будто он сам превращался в чернь-камень.
-- Брога от Слободы подтверждает слово Лучинова! -- вдруг раздалось из кустов.
Ветки едва шелохнулись -- и на поляну вышел в полный свой рост, больше не таясь, побратим княжича Турова. Он выступил из укрытия, разведя руки широко в стороны. Лук висел у него за плечом.
Одиннадцать радимических стрел, нацеленных на слобожанина, стыдливо дрогнули, и тетивы ослабли.
-- Брога потверждает чужое слово, княжич! -- Подходя ближе, он неотрывно смотрел прямо в глаза своему побратиму и оттого не видел по сторонам никаких чужаков; для него в Велесовой Роще в этот час пролегла своя дорога.-- Я видел. Глас Даждьбожий хотел ударить тебя чернь-камнем. Не ведаю, хотел ли убить тебя, княжич Туров, однако ведаю -- он поднял руку.
Стимар отвел взгляд от Броги и увидел, что на протянутой к нему руке радимича повисла капля крови и не упала, а стала застывать и чернеть. У Стимара пересохло во рту, и он с трудом сглотнул.
-- Помоги мне, Брога,-- сказал он.
Вдвоем со слободским он бережно уложил старого Богита на землю, головой на закат, чтобы его тень легла, как положено, от головы к ногам и, тем самым, зима и лето не поменялись местами и не случилось по этой причине неурожая. Ведь издревле так повелось, что первые три дня тень покойника тянется по земле так, будто он продолжает стоять и ходить, но всегда -- от головы к ногам. И если положить мертвеца головой на восток, то и тень станет расти от него к исходу дня с востока на запад, навстречу Солнцу, чего быть не должно.
Не разгибаясь, Стимар снял с плеча дорожную суму и положил ее рядом со старцем. Его рука на миг задержалась у горловины сумы. Прозорливый радимич сразу отступил на шаг.
Брога же достал из своей сумы несколько листьев подорожника, сунул их в рот и принялся жевать. А тем временем осторожно взялся правой рукой за стрелу у самого оперения, неторопливо пропустил всю ее через пальцы и, надавив левой ладонью на лоб жреца, выдернул стрелу из ока. Черную глазницу он заткнул разжеванной мякотью, а стрелу протянул радимичу со словами:
-- Ломай здесь, за межами, княжич Лучинов.
Ни говоря ни слова, радимич кивнул, как молодший или даже холоп, принял у Броги свою стрелу и, сломав ее пополам, бросил через левое плечо.
-- Ты чужой. Когда вернется мой отец, князь-воевода Хорог, наступит большое розмирье,-- сказал
