сгрести золотистые каштановые листья с лужайки, кто-то — убрать увядшие георгины с полукруглой клумбы (месяц назад, когда здесь никого не было, они, наверное, выглядели великолепно); надо было поставить новые кованые ворота и заново все перекрасить. Моя дурная привычка обдумывать, что бы я сделала с чужой собственностью, разгулялась вовсю. Кто догадался выбрать эту ярко-зеленую краску? Крытый розовой черепицей дом просто умолял о бело-черной краске.
— Ваше лицо не вытянулось, — сказал Колин, — но, наверное, потому, что вы привыкли им управлять.
При этих словах я вдруг вспомнила мамину теорию насчет «экономки». Требовалось ли дальнейшее подтверждение? Он хотел, чтобы дом мне понравился, и так оно и вышло. Нет, «понравился» было не то слово. Мне нравились современные дома с центральным отоплением и оборудованные по последнему слову техники. Я их знала от А до Я. Этот же дом как будто был викторианским и принадлежал тем временам, когда семьи были велики и слуги не составляли проблем. Наверное, это тронуло меня больше всего. У человека, который его купил, были жена, сын и дочь. Возможно, он рассчитывал и хотел, чтобы больше детей заполняли большие комнаты и кувыркались на широкой неухоженной лужайке?
Голос Йена прервал мои мысли.
— Вот наша лодка! — Она была укреплена на стоявшем рядом с домом трейлере. — А это машина дедушки. — Он показал мне на «Моррис 1100», припаркованный на дорожке. — Мы продали нашу вторую машину, — добавил он. — Некому было на ней ездить.
Меня тащили посмотреть лодку, когда со ступеней донесся голос хозяйки:
— Подожди с этим, Йен, и все заходите. Обед уже на столе.
Мать Колина была небольшого роста и моложе своего мужа, чей возраст я оценила в семьдесят с небольшим. У нее были седые волосы и такие же голубые глаза, как у Колина. Ее вязаный костюм точно подходил им по тону.
Она сжала мне ладонь, нетерпеливо поглядывая на остальных. Только Руфь поднялась со мной по ступенькам. Йен с отцом и дедом задержались, изучая правую заднюю шину.
— Думаю, она слегка ослабла, — говорил Колин.
Миссис Камерон яростно уставилась на него.
— Бога ради, вы только на него посмотрите, мисс Белл! — Она повысила голос. — Колин, ты зайдешь, наконец? Ты же знаешь, что тебе еще нельзя разгуливать на этих ногах.
От ее строгого тона я чуть не захихикала. Ясно, что миссис Камерон считала своего сына не знаменитостью, а ребенком, каким он был когда-то. И он как будто не имел ничего против.
— Как раз думал, до чего жаль, что я не научился ходить на голове, — отозвался он и заковылял к входной двери. Я могла поручиться, что ему было очень больно. Через одиннадцать дней — в концертное турне. Да, это точно показывало характер.
— А, все равно что об стенку горох. Остается только рукой махнуть, — заключила миссис Камерон.
Ее «ничего особенного» оказалось супом, ростбифом, йоркширским пудингом, цветной капустой в белом соусе и золотистыми жареными картофелинами, за которыми последовали рассыпчатый яблочный пирог и сливки. Очевидно, воскресный ленч являлся немаловажным событием, и большую его часть миссис Камерон не сводила глаз с близнецов, приказывая им передать соль, или соус, или горчицу.
— Теперь идите, переоденьтесь для церкви, — сказала она, когда с едой было покончено.
— Но, бабушка, не сегодня же! — возразил Йен. — Дебора приехала. — Он повернулся к отцу. — Папа, я должен идти сегодня?
Трудный вопрос. Я видела, что Колин колеблется.
— Ну, я думаю, может быть… — неопределенно начал он, но мать сразу же прервала его.
— Этого достаточно… — Мгновение я боялась, что она собирается сказать «Колин». Она не сказала, но наверняка именно это было у нее на уме. — Йен, ты отлично знаешь, что можешь не ходить в церковь, только если заболеешь.
— Но я все объяснил Богу. — Иен не собирался сдаваться. — Утром я сказал ему, что ко мне приезжает друг.
— Йен, ты пререкаешься с бабушкой? — коротко спросил мистер Камерон.
— Нет, — закричал Йен. Щеки его раскраснелись. — Просто я думаю, Богу не очень нравятся друзья!
Наступило тяжелое молчание, нарушенное тонким голоском Руфи:
— Какой он ужасный, верно? — Ни дедушка, ни бабушка не сказали ни слова, а Колин закрыл глаза с выражением ненамного взрослее, чем у виновника случившегося.
— И я думаю, что может быть, друзьям не всегда нравится Бог, — в отчаянии сказала я. — Во всяком случае, не настолько, как должно бы. И раз сегодня такой приятный день, можно мне пойти с вами в церковь поблагодарить за него, как вы думаете?
Теперь молчание прервал Йен:
— О да. Мы так и сделаем? Папа, сделаем мы так?
— Не ходите, Колин, — прошептала я, мучаясь угрызениями совести. — Вы уже и так много времени провели на ногах.
Однако последнее слово осталось за Руфью.
— Церковь, — авторитетно сообщила она, — это не станция. Папа может пойти туда в тапках. Бог не рассердится.
Что Колин и сделал, несмотря на все протесты. Служба была короткой, и хорошо, поскольку в середине проповеди я заметила, как он снял один тапок, но так как это была служба для детей и они составляли большинство прихожан, никто не проявил к нам особого интереса. Вскоре мы снова усаживались в большую голубую машину.
— Теперь послушайте, вы двое, — объявил Колин, когда мы подъехали к Слигачану. — Деборе и мне надо поговорить, так смотрите, чтобы примерно час я вас не видел.
Для начала шедший в одних носках Колин показал мне в Слигачане то, чего я еще не видела. Каждая увиденная комната снова возвращала меня к печальным размышлениям о доме для большой семьи. Просторные квадратные комнаты так и просились, чтобы их использовали как спальни и детские, и они были достаточно велики, чтобы им шли яркие цвета и обои с узором. Если в этот дом вложить деньги, он мог бы стать очаровательным.
Последняя комната, в которую мы зашли, была расположена на самом верху, и ее окна выходили на другую сторону долины.
— Этот вид должен помогать, когда вы работаете, — заметила я.
Ясно, что комната использовалась именно для этой цели. При таком расположении она должна быть почти звуконепроницаемой, и в ней стоял рояль. В этой комнате я внезапно ощутила сопричастность и сильнее почувствовала то, что я последнее время переживала все больше и больше, когда слышала его пение. Этот голос не просто счастливо достался ему, как я считала раньше, — конечно же, он был даром Божьим, но его заботливо растили, над ним работали. Никаким другим образом нельзя было добиться безукоризненных дыхания и дикции. Да, хотя он временами и паясничал, но этот человек рядом со мной, который наконец уселся и задрал перебинтованные ноги, признавал только совершенство.
— Мама хочет, чтобы я избавился от Слигачана, — вдруг сказал он. — Наверняка, она сказала вам.
Она сказала, когда мы мыли посуду.
— Так дольше продолжаться не может, — сказала она и объяснила, что у «Джеймса» бронхит и в Крилли ему всегда было хуже, чем дома в Ланарке. — Этот дом слишком велик — его просто невозможно обогреть. А наш совсем маленький. Мы купили его, когда он уволился. Кроме того, там центральное отопление. Колин хотел установить его здесь, но я бы не вынесла этого беспорядка. — И тут она снова вздохнула и сказала, что ей хотелось бы к ноябрю вернуться с Джеймсом в Ланарк. Ноябрь и февраль были его плохие месяцы. — А теперь еще и школа Йена. Как раз поэтому… — Спохватившись, она замолчала, и я почувствовала, что она, обычно сдержанная, как все шотландцы, немного шокирована такой своей
