понравился Майлс. Он просто не мог не нравиться.
Раздался голос матери:
— Джо, милая, ведь уже больше пяти!
— Начало ничего не значит! — с вызовом заявила она девушке в зеркале, повернулась, схватила чемодан и сбежала по лестнице.
Май был жарким, а начало июня — еще жарче. Отец Джоанны, без пиджака, счищал с ветрового стекла дохлых мух, готовясь к поездке в Грейт Ярмут, где Джоанна должна была сесть на поезд. Немногим дальше было бы ехать прямо до Нориджа, но для поездки в Грейт Ярмут существовали свои причины, имевшие отношение к новому костюму, который Эдвард принес вчера домой: брюки оказались чересчур широкими. Едва взглянув на них, Дороти заявила, что он должен отвезти костюм обратно. Теперь она произнесла медовым голосом:
— Ты что-то забыл, милый, — и положила на заднее сиденье фургона продолговатую коробку.
— Все в порядке, я готова! — чуть задыхаясь, откликнулась Джоанна и уселась на переднее сиденье.
— Хорошего тебе отдыха, дорогая, — пожелала мать, целуя ее. — Ты заслужила его после тяжких трудов. И не забудь передать Сью привет от меня.
— Нет, конечно, нет. — Что бы они сказали, если бы знали, что она и в глаза не увидит Сью? Шотландия — да, Сью в Пиблсе — нет. Однако для начала будут открытки, чтобы они не догадывались. Виды Эдинбурга или что-нибудь в этом роде. «Вот здесь я пробыла полдня».
— Как быть с результатами экзаменов? Ты точно не хочешь, чтобы я переслала их тебе?
В дом Сью? Она поежилась. Майлс не сказал ей, как выкрутиться в этом случае.
— Абсолютно уверена, спасибо. Если сдала плохо, то не хочу знать об этом на каникулах.
— Конечно, не хочешь, — с нежной насмешкой произнесла мать. — Наверняка ты сдала отлично, как всегда.
Миля за милей уносились прочь родные места: ровная свежая зелень отцовского гороха, бобов и картофеля, соседское поле с аккуратным пунктиром стогов сена, развалины аббатства одиннадцатого века, а далеко слева их сопровождал тридцатифутовый береговой обрыв, сдерживающий жадные воды Северного моря.
Дорога свернула от берега, в обход Поттер Хейгама с прижавшимися друг к другу прогулочными корабликами, Кэтфилда и Кейстера с его летними лагерями, уже открытыми, но еще не заработавшими в полную силу. Отсюда снова поворот к побережью, и далее вдоль Норд Денеса до Грейт Ярмута. Северное море бывает очень серым и волнистым; в этот день оно было прохладного серебристо-голубого цвета.
— Приятное место Ярмут, — огорошил ее отец неожиданным замечанием. Несколько миль он был очень молчаливым спутником. — Совсем неплохо было бы тебе попробовать устроиться там.
Она уже почти забыла. Мать, сообщая ей о должности учителя, которая в конце месяца станет вакантной, сделала это с типичным для нее безразличием: «Просто я подумала, милая, что ты, наверное, захочешь продвинуться дальше в своей области».
— Если бы ты обзавелась небольшой машиной, то смогла бы жить дома, — продолжал отец. — Мне всегда очень нравился Ярмут. И тебе тоже, раньше, — подчеркнуто добавил он.
— Мне и теперь он очень нравится, — правдиво ответила она; если хоть сколько-нибудь любишь жизнь, то невольно испытаешь притяжение этого оживленного, веселого города. — Но я не думаю, чтобы они захотели взять меня меньше, чем на год. — Это было проверочное заявление, хотя и ужасно нечестное. Весной ей исполнится двадцать один.
Молчание отца показало, что он воспринял подтекст, словно холодный душ. Он не выносил неприятностей, не желая ни создавать их, ни сталкиваться с ними, и избегать их ему удавалось достаточно успешно.
Она пылко произнесла:
— Папа, прости меня, но ты понимаешь, что я собираюсь выйти замуж за Майлса?
Он посмотрел на нее. У него были добрые серьезные глаза, синие, как кобальт, как английское небо.
— Ну, надо отдать тебе должное, ты этого и не скрывала и имеешь право решать сама. Я признаю это. Но вот что я еще скажу тебе. — Он заметил, как внезапно изменилось выражение ее лица. — Держись, радость моя, совсем ни к чему так на меня смотреть. Я доволен тобой. Наверное, я не очень хорошо умею произносить речи, но знаю, что три недели назад ты была очень плохого мнения обо мне и все же согласилась с тем, что я говорил. Другая девушка могла уехать и сотворить какую-нибудь глупость, о которой потом жалела бы всю жизнь.
— Если бы я сотворила ее с Майлсом, — пробормотала она, — то не пожалела бы.
На этот раз, к счастью, синие глаза остались прикованными к потоку автомобилей, направлявшихся на рынок.
— А Майлс? — небрежно осведомился их обладатель. Джоанна онемела от изумления. — Знаешь, здесь требуются двое, — заметил отец. — И этого должно хватить на всю жизнь.
К ней вернулся дар речи.
— Да, папа, знаю.
— Тогда начни как следует, радость моя. Это только разумно. Мы с твоей матерью были помолвлены почти два года.
— Это я тоже знаю, папа, — с нежностью сказала она. — И это ничего не изменило. Вы ведь тоже были уверены с самого начала.
Его резковатое чисто английское лицо вдруг расплылось в улыбке.
— Ладно, Джо, тут ты меня поймала. Если вы знаете друг друга такими, какие вы есть на самом деле, без всяких прикрас, и все еще хотите провести всю оставшуюся жизнь вместе, меня это вполне устраивает. И когда придет время… — он явно не собирался сдаваться полностью, — ты, может быть, подумаешь о том, чтобы обвенчаться вон там. — Он безмятежно мотнул головой в сторону южного фасада церкви Святого Николаса.
— Почему именно там? — спросила она, не сводя глаз с остроконечной башни и трансепта [1], в витражном окне которого были изображены птицы и лодки.
— Просто подумал, что тебе это могло бы понравиться, — ворчливо ответил он. — Именно здесь мы с твоей матерью хотели пожениться. К несчастью, Гитлер нам помешал.
— Не знаю, папа. Я подумаю. В конце концов, у вас с мамой все сложилось хорошо. — Как раз в это время над церковной площадью прозвучали двадцать три ноты из баховской мессы си-минор. Было без четверти три. Отец быстро свернул на Конж, и через две минуты автомобиль въехал на насыпь, мягко прогрохотал по мосту и остановился.
— Э, не собираешься ли ты остаться у Сью насовсем, — пошутил отец, поднимая чемоданы. Сердце ее пропустило удар и замерло, а он продолжал: — Хотя, наверное, мне бы уже следовало привыкнуть. Твоя мать тоже упаковывает целый сундук каждый раз, когда отправляется отдыхать.
И ей самой тоже уже следовало бы знать, подумала Джоанна с болезненной улыбкой. Он был последним человеком, способным что-то заподозрить или бросить вызов. Он считал само собой разумеющимся, что она говорит правду.
Последний неспешный вопрос у поезда:
— Кстати, а где сейчас Майлс?
— О! — Она опять глупо вздрогнула. — Дома. — В данный момент это было правдой. Майлс был в Дублине и будет там до вечера. Его самолет отправляется в семь.
— Я полагаю, ты время от времени будешь ему писать, — еще одна шутка. Она машинально улыбнулась. — Скажи ему, чтобы он снова приехал повидать нас.
Она кивнула, ощущая, как кровь прилила к щекам. Затевая все это, она была готова ко всему, кроме, вероятно, доброты и привязанности. Не следует ли ей, как это ни поздно…
— Осторожней, Джо! — Рука отца смахнула ее с пути другой путешественницы, девушки примерно ее возраста, ведущей за руку курчавую африканскую девочку, совершенную фею в красной парке.
