— Да симпатичная девушка всегда может попасть в клуб. Такие модели, как Устинова — постоянные клиентки в «Нижинском» и в десятке других заведений. То есть, если Петрова была танцовщицей в «Нижинском», как и Вера, между ними могли возникнуть какие-то отношения, пусть и поверхностные. Но она не была там балериной. Ведь так.
— А она не пыталась?
— Что ты имеешь в виду?
— Была ли Петрова на просмотре перед тем, как не стать танцовщицей в клубе «Нижинский»?
— Ну, и что это нам даст?
— Ведь кто-то же сказал «да» или «нет». У ворот всегда стоит привратник.
— И что же?.. — Виктор изобразил озабоченного врача, которому предстоит сообщить мрачный прогноз. — Тебя поимели.
— Возможно, тебе придется кое-что выяснить.
— А ты сам не можешь прийти и притворится, что ведешь следствие.
— Я этим только и занимаюсь в последнее время.
— Они оставили тебе пистолет?
— Да.
— Есть шанс, что тебя восстановят.
— Возможно.
— Да, тебя окружили со всех сторон: ни полномочий, ни поддержки — сплошь враги. Ну, а чего ты ждал — кровь на тротуаре, а потом взрыв аплодисментов?..
Аркадий не задумывался об этом, хотя, если честно, немного ясности в этом вопросе не помешало бы. «Дверь открыта», — подумал Аркадий и решил рискнуть.
Обернутая в шелка мадам Иза Спиридонова, балетмейстер клуба «Нижинский», полулежала в шезлонге, по одну сторону — рассыпан опиум, по другою — бокал бренди. Окна в квартире выходили на Москву-реку. Но с тем же успехом они могли выходить на Сену — превосходные старинные французские вещи в шкафу из белого тополя, стулья, обитые бархатом. Букеты шелковых цветов. На столе — фотографии Колетт, Коко и Марлен с автографами. Фотографии молодого Спиридонова, танцующего с Руди и Барышниковым, — на рояле. Масса фотографий украшала стены — как будто она не очень доверяла своей памяти.
— Пожалуйста, простите меня, я не буду вставать. Говорят, что балерины недолго стоят
— Да.
— Еще вопросы о клубе «Нижинский»?
— Только один. — Он сел, потому что за одним вопросом всегда следовал другой. Стоишь — и чувствуешь, что уже на полпути к двери. — Кто отбирает будущих танцовщиц для «Нижинского»?
— Я — балетмейстер.
— И много талантливых балерин хотели бы стать танцовщицами в «Нижинском»?
— Да.
— И для этого надо пройти просмотр у вас — и ничего больше?
— Да.
— Тогда почему вы согласились принять такую не слишком профессиональную танцовщицу, как Вера?
— У нее были другие качества.
— Какие же?
— Она была очаровательной девушкой. Это чувствовалось в ее танце. Это — нечто особенное, этому нельзя научить.
— Вы не против, если я включу свет? — Он уже был у выключателя, прежде чем она успела возразить, затем вернулся назад и тогда заметил фото на экране компьютера прямо перед Спиридоновой.
— Вы помните Инну Устинову? Она была тренером по йоге. Но тоже мечтала танцевать в «Нижинском».
— Конечно, я помню ее. Ну, знаете, она, мягко говоря, уже была немолода. Все ходила вокруг да около и искала плечо, на котором можно выплакаться.
— И ей удалось кого-то найти?
— Нет. Здесь все — профессионалы. Я предложила ей вернуться к своим коврикам на йоге. Я весьма переживала, когда узнала, что ее убили. Ее нашла собака. Как это ужасно, как это страшно, должно быть.
Аркадий не слушал. Он ее не заметил, пока света было мало — фотография в рамке драматически затемнена. На ней был запечатлен молодой танцор с золотистыми волосами. Это был тот самый молодой человек, которого Аркадий уже видел — обескровленный он лежал на столе в морге. На подносе лежала стопка программ различных балетных представлений.
— Мой сын, Роман. — Она следила за его глазами.
— Он тоже танцор?
— Был, пока не разрушил себя. На прошлой неделе Роман позвонил и сказал, что он с другом Сергеем уезжает отдыхать. Вчера позвонил Сергей и сообщил, что Роман поехал один.
Это было больше, чем мог рассчитывать Аркадий. Он приехал к этой женщине не для того, чтобы сообщить ей, что ее сын мертв. Более того — его сожгли под другим именем. И все же.
— Куда он собирался ехать?
— Не знаю. Я стараюсь не стоять у него на пути. Он страдает от депрессии, но врачи советуют, чтобы я дала ему дойти до дна.
— Что значит дойти до дна?.. — Конечно, Роман Спиридонов это уже сделал. Дойдите до дна, и вы окажитесь у центра земли. Но уже под чужим именем. Аркадий вспомнил голос мадам Бородиной — сухой, как хворост: «Сожгите его».
Хотя церковь против кремации, государство такую возможность допускает. Его вкатили в печь — где такой сильный огонь, что можно плавить золото, превратив плоть и кости в золу в банке с завинчивающейся крышкой и передали прямо в руки Бородиной. И что потом? Потом можно выбрать какой-нибудь парк — Сокольники, Горького или Измайлово — где от праха можно избавиться. Или просто выбросить урну в мусорный бак, или развеять над рекой.
— Кто такой Сергей?
— Бородин.
— Сергей Бородин звонил вам вместо вашего сына? Сообщил вам, что они уезжают, но не сказал, куда?
— Сергей сказал, что должен заехать, чтобы взять свою книгу.
— Что это за книга?
— Там на полке. Я жду, когда он появится.
На полке времен Луи XIV лежала сильно потрепанная книжка в мягкой обложке
— Вы не будете возражать, если я возьму ее с собой?
— Но Сергей за ней придет.
— Тогда он может зайти и ко мне.
У нее не было сил возражать ему. Ее внимание постоянно возвращалось к опиуму, рассыпанному на лакированном подносе, инкрустированном серебряными драконами из перламутра. Смолистая «пилюля» лежала в вазочке из тонкой слоновой кости.
— Иногда Божьи дары попадают в неправильные руки.
— Если Бородин — такой замечательный танцор, почему он ходит по канату в клубе «Нижинский», а не танцует в Большом?
— Ну, что вам сказать?.. — на мгновение Спиридонова задумалась. — Танец — дело интимное. И
