только в микроволновой печи, списки телефонов для заказа еды на дом. В мойке стоял пустой стакан.
Аркадий позвал Аню по имени. Ответа не было.
Виктор уже успел достать из кармана латексные перчатки (и теперь их натягивал). Аркадий задал себе вопрос, у многих ли мужчин в кармане можно было найти латексные перчатки — на всякий случай.
Комната Ани выглядела как кабинет ученого — штабели книг и папок, компьютер и фотографии Александра Ваксберга на пробковой доске. Сердце Аркадия ухало, как будто говоря:
— Здесь, — крикнул Виктор. — В спальне.
Аркадию показалось, что спальня была яркой и захламленной, здесь было множество произведений искусства и фотографий. Он сосредоточился на Ане. Она лежала на спине между секретером и кроватью, ее длинная ночная рубашка была задрана до талии. Правая лодыжка соприкасалась с левой, руки откинуты назад и мягко касались — прямая иллюстрация пятой позиции. У нее не было ни пульса, ни дыхания, она вся посинела.
«БОГ — ДЕРЬМО» — было написано аэрозолем на стене над ней. Краска еще не успела высохнуть, пахло ацетоном. Виктор вертелся на месте, где стоял, как будто они оказались на краю пропасти.
Аркадий уже читал надпись на медицинском браслете для скорой помощи у нее на запястье.
У некоторых людей бывают смертельно опасные аллергические реакции — на арахис, на моллюсков. Один кусочек — и их иммунная система начинает активно бунтовать, развивается анафилактический шок: останавливается сердце, а легкие плотно сжимаются. Аня была синей из-за отсутствия кислорода. Но смерть пока ждала рядом, мозг еще жил один на один с самим собой. Аркадий встал рядом с Аней на колени, чтобы заглянуть в глаза. Зрачки сохраняли форму, еще не успев расплыться. Он посветил фонариком — зрачки сузились.
— Она еще жива… — Нужно было добавить «пока еще жива…», потому что без кислорода клетки мозга умирают через две минуты. Через четыре минуты половина мозга превратится в неорганическое вещество. Когда приедет скорая помощь, она, конечно, уже умрет.
Аркадия озарило. Аня не ела, она выпила кофе.
Набор средств скорой помощи — белая с красным крестом пластмассовая коробка — единственный предмет в холодильнике. В ней была пластмассовая маска, прикрепленная к резиновой груше, и шприц с адреналином.
Аркадий проверил иглу и всадил ее Ане в бедро. Она немедленно вздрогнула, и сердце снова стало биться.
Накинул ей на лицо маску. Сердце забилось, как будто участвовало в гонках, пока не сорвалось, как загнанная лошадь, и в этот момент Аня начала дышать. Каждое сжатие резиновой груши проталкивало воздух Ане в рот. Губы стали розовыми, и хотя все это напоминало попытку вдохнуть жизнь в комок глины, он продолжал ритмично сжимать и отпускать грушу, сжимать и отпускать, каждые пять секунд, как будто держал в руке ее сердце.
— Как долго ты собираешься ее накачивать? — спросил Виктор.
Аркадий услышал, что кто-то ловит ртом воздух, и краем глаза увидел Женю и Маю. Они стояли в дверном проеме. Мая руками зажала рот.
— Чем дольше длится реанимация, тем меньше вероятность того, что ей удастся выжить. Ты не сможешь воскресить мертвого, — шепнул Виктор.
«Она не умерла, — подумал Аркадий. — Он бы этого не допустил».
— Аркадий, — Виктор пытался его оттащить.
— Подождите, не уходите, — шептала Мая.
Сжимать и отпускать. Сжимать и отпускать.
Первый Анин вдох был трудным и страшным. Аркадий продолжал накачивать воздух, пока дыхание не восстановилось и синий налет на коже стал отступать, сменяясь розовым.
25
Аркадий положил Аню на свою кровать. Свет резал ей глаза, и он выключил все, кроме настольной лампы, прикрыв и ее. Аркадий надеялся, что Аня быстро уснет, но адреналин все еще метался по ее организму.
— Половину времени мне казалось, что я умерла.
— Ты была в коме, на пороге смерти.
— Эти ощущения — совсем не то, чего я могла ожидать.
— Ты не видела никакого белого света?
— Ничего.
— Никаких членов семьи или друзей?
— Никого.
— Давай поговорим о том, кто пытался тебя убить.
— Я не знаю, кто это был. Я ничего не помню с середины дня. — Аня повернулась, чтобы лучше видеть Аркадия. — Ты знал, что делать. Ты раньше видел кого-нибудь в состоянии шока. Это была женщина?
— Да. Тогда я не знал, что делать. Теперь знаю.
Меньше всего ему хотелось сейчас вернуться к воспоминаниям о прошлом. Никакой связи между памятью об одной женщине и другой быть не может. Да, прежде он беспомощно наблюдал анафилактический шок. На сей раз у него был, по крайней мере, шанс спасти. У Аркадия не было другого выбора. Он сосредоточился на груше и маске, как будто за них можно было, как за веревку, вырвать из пропасти смерти. Он даже не заметил, когда жизнь начала постепенно возвращаться в ее тело.
— Все было иначе — кто-то пытался тебя убить.
— Они меня и, правда, убили.
— Но сейчас ты жива.
— Возможно.
— Я услышал шаги — двое выходили из твоей квартиры. Но ты говоришь, что у тебя не было гостей?
— Я не помню. Можно я закурю?
— Точно нельзя. Кто-то оставил стакан с молоком у тебя в раковине. Ты можешь мне сказать, кто бы это мог быть?
— Я — журналистка. Разве ты не знаешь — сезон охоты на журналистов никто не закрывал.
— И ты не станешь звонить в милицию.
— Почему я должна это делать, когда у меня есть ты?
— Меня уволили. Вряд ли я что-то смогу сделать в таком положении.
— Я рискну… — И уже другим тоном спросила: — Как долго я была мертвой?
— Ты была в коме!
— Мертвой, — настаивала она. — …О, и как же я надену купальник? — она откинула простыню с ноги и осмотрела синяк, оставшийся от укола Аркадия. — Саша Ваксберг пригласил меня к себе на дачу.
— Не думаю, что ты что-то потеряешь, — сказал Аркадий.
— У него огромный загородный дворец. Два плавательных бассейна, теннисные корты и поле для конкура. Иногда я думаю, что он платит людям, просто чтобы они находились рядом с ним.
— Ну, что ж, очень благородно с его стороны.
— Ты считаешь, что я должна поехать?
— Там ты будешь в большей безопасности, чем здесь.
— А у тебя есть дача?
— Лачуга. — Он вернулся к разговору о произошедшем: — У тебя, как у всякого журналиста,
