И правильно.
Мужикам нравится, а это главное. Работала тут одно время толстуха, в два раза толще меня. Титьки почти до пупка, но тело крепкое, молодое, и мордашка смазливая. Она была нарасхват, ни минуты не просиживала, весь вечер пыльцу собирала и нашла себе постоянного парня. Была я как-то у нее: сказка, а не мужик, при деньгах и потрахаться любит, часто уезжает.
Она мне сильно помогла, когда я болела, триппер подцепила, клиентов ноль, я ведь не свинья, больная обслуживать бы не стала, но не все такие. Вляпалась сдуру. Парнишка из моего города приехал и узнал меня, ну я и пошла с ним, а он меня заразил, сволочь. Два месяца без работы, сбережения не хотелось проматывать. Не вечно же я буду собой зарабатывать, правда? Так она устроила меня на компьютере печатать и даже компьютер одолжила. Сидела я и стучала целый день.
Обалдеть, а?
Я за компьютером!
Да ладно тебе. Только я выздоровела, вернулась сюда. Ну какие за компом бабки, смех один; правда, на хлеб и на лекарства хватало. Владек — хозяин, значит, этого борделя, мужик нормальный — по больничному мне, конечно, не заплатил, это не фабрика, но хорошего клиента нарыл, чтобы я после болезни немножко жирку нагуляла. Он меня любит, говорит, что я — единственная порядочная блядь в городе.
Здорово, да?
Он парень нормальный, но для меня староват. Хотя кто знает — если бы захотел, может, у нас что и вышло, только у него всегда с наличностью проблемы. С девушек он бабки тянет исправно, да только пьет много. Этого я тоже не люблю, когда мужик вечно под балдой. Но все же Владек нормальный, как ни крути. Когда я на улице стояла, от моего бывшего каждый день по морде огребала, ни за что, блин, просто так, по жизни, не сильно бил, следов не хотел оставлять, но с таким расчетом, чтобы кожа горела. Приезжал, выходил из машины, я к нему: «Привет», а он мне в рожу. Каждый божий день. Вот я и уехала в Краков и познакомилась с Владеком. Но это длинная история. Может, когда-нибудь и расскажу.
Владек девушек не бьет. То есть случается иногда, но для этого надо сильно его достать. Раз только от него схлопотала и потом неделю не работала, Владек ведь мужик здоровый, ты его, наверное, видел, и дерется, только когда разъярится, а не для забавы. В ярости он себя не контролирует. Два зуба у меня потом шатались. Но заслужила. Без обид. Это в самом начале было, я его тогда еще плохо знала.
У тебя сигареты есть? Я свои в баре оставила, в этом прикиде их спрятать-то некуда. Погоди, тут где- то пепельница была. Вот она. Не сиди так, ложись, к титькам моим прижмись. Вот. Ты колючий, но это ничего, я люблю колючих парней. Красивые у тебя глаза, то, что надо. Прикройся, а то замерзнешь.
А ты чем занимаешься?
Пишешь?
Писатель, блин?
Надо же.
В общем, будет у тебя о чем написать. Я тебе сейчас такого порасскажу. Люблю поговорить. Говорить я умею, да и жизнь у меня была будь здоров, у плиты не угорала, мне есть что рассказать. Когда на улице стояла, девушки меня любили, потому что я рта не закрывала и время пролетало быстрее. Хуже всего зимой. Мерзнешь как собака, ветер свищет, а ведь приходится ноги показывать, потом минут пятнадцать раздеваешься, потом работаешь, потом столько же времени одеваешься. В теплых странах девушкам легко, здесь же полгода — то мороз, то дождь, но зарабатывать-то надо. Зимой и клиентов меньше, не хочется им из дома выходить, к жене прижмутся и кемарят, а мы мерзнем. К концу зимы в кармане совсем пусто, до весны бы дотянуть, но здесь, у Владека, мы по крайней мере в теплом помещении. Ну а сейчас, летом, гостей побольше. Сам видишь, сколько народу.
Люблю поговорить, ох люблю, когда в школе училась, все время вела дневник. Ты не думай, у меня аттестат о среднем образовании имеется, я лицей закончила, но дальше учиться уже не было возможности, да и осточертело мне все, вот я и свалила из дома, стала сама себе хозяйка, на учебу уже времени не было.
Помню тот день, когда уехала оттуда. При себе у меня было немного денег — скопила, чтобы несколько дней не голодать, — взяла кое-что из одежды, уложила в пакет, вышла из дома, и только меня и видели.
Хочешь выпить? Постой, у меня тут есть бутылочка. Иногда клиент такой зажатый, что надо его немного расслабить. Рюмка только одна, но ничего, думаю, не побрезгуешь пить после меня, совсем недавно ты мне попу облизывал.
А началось все со сна. Такой обычный сон, ничего особенного, но с того дня стало мне просто невмоготу.
Ты долго помнишь сны? А я не успею проснуться, как все уже забыла, начисто. Даже если кому сразу расскажу, часа через два уже ничего не могу вспомнить. Странно, правда? Но тот сон я помню.
Я еще когда в школе училась, клала у кровати тетрадь и ручку, чтобы под рукой были, как проснусь. Но от записанных снов толку никакого, как от увядших цветов — ни запаха, ни красок. Увядшие цветы выбрасываешь, вот и эти сны скоро забываешь, а жаль, потому что мир во сне потрясающий, все что угодно может случиться, и никогда не умираешь, потому что всегда в нужную минуту просыпаешься.
Боишься смерти?
Любой, блин, боится.
У меня есть одна знакомая, работает барменшей в пабе, тут, неподалеку. Звать Виня. Она типа все свои сны помнит. Записывает их в тетради. И те, кто читал или слышал ее рассказы, говорят, что сны просто офигеть. Но эта Виня, она заколдованная, если бы ты, парень, с ней познакомился, ничему бы уже не удивлялся, она в другом мире живет. Там родилась, там и живет, а нас только навещает. Тот мир настоящий, а этот, здешний, ей лишь снится, и все мы — персонажи из ее снов. Однажды она проснется — и мы исчезнем. Что смеешься? Не такой уж ей плохой сон снится, я не жалуюсь, жизнь у меня наладилась, и ни о чем я не жалею, лишь бы хуже не стало.
Ну что, будем здоровы?
Да пей же, парень, а то выдохнется.
А теперь мне налей.
Приснилось мне тогда, что я нахожусь в какой-то странной комнате, большой и обставленной громадной мебелью. Кровать и кресла такие высокие, что я утыкалась в них подбородком. Все было непомерно большим — ложка на столе, пачка сигарет, стакан, мне приходилось держать его двумя руками. На кровати лежала баба, почти голая, у нее были черные густые волосы, а сама она — уродливая, дряхлая, но я, непонятно почему, в ней дико нуждалась, странно, но меня так и тянуло к ее обвислым толстым сиськам. Тихонько, неуклюже так я к ней подошла, встала на цыпочки и положила руку ей на живот. У нее был огромный пупок, чуть ли не с мою ладонь. И тогда я поняла: я ребенок, просто маленькая девчушка.
И вдруг, бац, толстенная лапища с грязными ногтями поднялась, накрыла мой рот и отпихнула со всей силы. Я отлетела назад и упала на что-то твердое. Было больно, но не спина болела, а где-то внутри, будто кипятка хлебнула, будто она меня в живот ударила. Разревелась я, завыла, как леший, лежала на полу и ревела, а над головой у меня был только абажур, засранный мухами, и грязная лампочка на проводе, на голубом проводе. Да уж, парень, не забуду я этого плача во сне, никогда в жизни так не плакала. Сейчас совсем не плачу, с тех пор как оттуда уехала-сбежала, сказала себе: как бы плохо ни было, как бы тяжело, не сломаюсь и слезы лить не буду — ни по себе самой, ни по кому другому.
Проснулась я тогда без крика и не в поту. Просто открыла глаза. Абажур был тот самый, грязный и маленький. Лампочка висела на своем месте, свет погашен. Моя старшая сестра, Элька, спала, поджав ноги, и выпяченной жопой спихивала меня с постели. На другой кровати храпел отец, лежал навзничь с открытым ртом. Мать сидела рядом с ним, расчесывала свои густые кудри. Она всегда вставала раньше всех, зато днем могла уснуть в любой момент. Маленький Анджеек, сынок Эльки то есть, спал в своей кроватке. Отец перевернулся на бок, громко пернул и перестал храпеть. Мать встала, начала рыться в шкафу, искала, что бы надеть. Когда она стянула с себя ночную рубашку, я закрыла глаза. За окном светало.
Помню все так, будто это было вчера, каждую, блин, деталь. Это был мой последний день там, в том
