которого он сделал компаньоном. Ребята заколачивали деньгу, имея два грузовых фургона: пока один шел в одном направлении, второй, соответственно — в обратном. Но так как война все не кончалась, апачи снова решили взять под свой контроль караванные пути. И Эдамсов приятель струхнул: ему вовсе не хотелось терять свои потом заработанные денежки. Он продал свою долю Эдамсу, и тот остался в одиночестве. Так как ему теперь приходилось самому управлять обоими фургонами, то он прицепил один к другому и поставил в упряжку по шесть здоровенных лошадей. Чирикауа предупредил, чтобы Эдамс прекратил поставлять белым поселенцам продукты на территорию, когда-то принадлежавшую апачам, но он не придал значения его словам.
Как-то на рассвете на фургон напали апачи и угнали лошадей. Эдамс храбро пустился в погоню. Он нагнал грабителей и отбил двенадцать мустангов. Но когда вернулся в лагерь, увидел, что фургоны и товары сожжены дотла. Угон оказался обманным маневром: заманив Эдамса в пустыню, апачи достигли своей цели: уничтожили дело торговца и заставили прекратить перевозки.
Эдамс, прихватив вещички, ружье и взяв в повод двенадцать лошадей — все, что у него осталось — пустился в путь. Апачи сожгли даже деревянную коробку, в которой Эдамс хранил свою невеликую наличность: около двух тысяч долларов бумажными деньгами. Он двинулся к стоянке индейцев племени пима. Его лагерь находился у Джилла-Бенд, а пима на расстоянии полудня езды. Таким образом, известно, где располагалась деревушка: к юго-западу от Финикса.
В этом месте повествования бандит сделал паузу и спросил Маккенну, совпадает ли его версия с версией белых. Шотландец сказал, что да. Тогда Пелон поспешил продолжить.
В деревушке пима, где жили дружески настроенные к Эдамсу индейцы, его ждал большой сюрприз: группа белых золотоискателей. Они были снаряжены до зубов и рассказали Эдамсу захватывающую историю о заброшенном каньоне и похороненном в нем золоте. Судя по всему, для золотой лихорадки у них имелись все основания.
А произошло вот что: когда старатели пришли в деревушку пима со скудных приисков Джила-Ривер, туда же приехал один мексиканский бродяга. Увидев тощие мешочки с плоховатым песком, молодец сказал, что знает местечко, где один человек может намыть за десять минут золота больше, чем все они на Джила-Ривер вместе взятые. Старатели, разумеется, забросали мексиканца вопросами: в них проснулась алчность. Бродяга спокойно отвечал.
Еще мальчишкой, поведал мексиканец, он попал в плен к апачам. Вместе с индейцами ходил в Сно-та-эй — тайный каньон, где по рассказам старейшин было сокрыто огромное богатство. Золото являлось там во всех возможных формах: от чистого песка и капель в форме рисовых зерен до самородков величиной с бизонью лепеху. Услышав такое, глаза белых засверкали от возбуждения. Где же этот каньон? — насели они на мексиканца
Парень, одно ухо которого было страшно изуродовано, за что он и получил кличку «Кривоух», пожал плечами и ответил, указывая на северо-восток:
— Там с Апачленде.
Предупрежденьице было мрачноватым, но оно пролетело мимо ушей белых. Слушатели хотели знать лишь одно: сможет ли Кривоух отвести их всех в то место, где, по его словам, золото лежит почти на поверхности. Мексиканец, как и старатели, выказал полное бесстрашие и абсолютное безразличие к своим бывшим индейским хозяевам. Он сказал, что, разумеется, с удовольствием отведет их всех в Сно-та-эй и что цена за это будет не слишком высокой.
В этом месте он дал белым понять, что за свою работу хочет получить коня, чтобы убраться из этой страны вон. А у старателей был один ленивый вонючий мул на всех. Вот так у двадцати человек, по горло снабженных необходимым для мытья золота снаряжением и провизией, не было ни единой порядочной лошади. В этой стране все благополучно позабыли о конях: их давным-давно угнали апачи. Потому что если вы не загоняли их на ночь в кораль, не стреноживали им ноги, не приставляли свирепых вооруженных до зубов сторожей, то могли не рассчитывать на то, что на следующий день увидите лошадок на своем месте.
И вот старатели, озверевшие от алчности и беспомощные, как дети, не знавшие, где взять сорокадолларовую лошадь проводнику, согласившемуся доставить их в золотой каньон, и приличных коней для себя, чтобы проделать путешествие по пустыне, увидели на горизонте Эдамса с его двенадцатью крепкими мустангами.
Брюер, вожак калифорнийской старательной экспедиции, моментально предложил Эдамсу двадцать пять процентов всего найденного ими золота, если он согласится снабдить их лошадьми. А поскольку грузоперевозки Эдамса прикрылись, они ударили по рукам. Двадцать один человек с двенадцатью конями с Кривоухом во главе отправились на поиски каньона Дель-Оро, то есть Золотого Каньона, который с тех самых пор так и называли все белые.
Здесь Пелон вновь прервался, чтобы спросить Маль-и-пай насчет еды. Получив ответ, что кусок холодного мяса уже разогревается, а вода для кофе вот-вот закипит, он успокоился и, вытянув из кармана еще одну сигару, вернулся к повествованию.
В поход вышли двадцатого августа. В тех землях, которые им предстояло пересечь, не жил ни один белый переселенец. Кривоух, которому были обещаны две лошади вместо одной, а также ружье, седло, амуниция и два пятидесятидолларовых самородка, сообщил им, что до того места, откуда откроется вид на Сно-та-эй, восемь дней пути. А от той точки — четыре или пять дней до последнего лагеря, который будет разбит у самого входа в каньон.
Пелон выдул вверх облачко дыма и сказал, что Маккенна, наверно, уже понял, что разговоры насчет восьми дней от деревушки пима до наблюдательного пункта, с которого, якобы, будет виден Сно-та-эй, был обыкновенной брехней мексиканца, которому просто хотелось подстраховаться, чтобы не потерять работодателей и обещанной платы. Ни одной экспедиции лишь частично снабженной лошадями, в столь короткий срок не добраться до того места, откуда до Сно-та-эй будет всего пять дней хода. Все это ерунда: они-то с Маккенной хорошо знают истинные расстояния в этой стране.
Маккенна не возражал.
Путешествие, продолжил вожак шайки, прошло нормально, и вот компания достигла наблюдательного пункта, расположенного высоко на гребне холма между двумя горами. Оттуда хорошо просматривались две «сахарные головы»— пики, отмечающие вход в Сно-та-эй-Лос дос пилоннилос. Но когда Кривоух вместе с Эдамсом и Брюером поднялся на седловину, белым стало не по себе. Указав на «головы», проводник сказал, что каньон лежит между ними. На это Брюер в ярости заорал, что до них не меньше двухсот миль. Мексиканец сразу же залопотал, что, мол, говорил о шести, может быть, о десяти днях пути до них. В любом случае они слишком далеко забрались в Апачленд, и уже не могли возвратиться, — мексиканец завел их далеко за точку возможного возврата. Для этого потребовалась бы еда для них и для их лошадей, а ее у них осталось с гулькин нос. К тому же хитрый Кривоух сообщил, что в Сно-та-эй золото в ручье размером с крупный желудь, а выше по руслу в маточной породе, не прикрытой землей, попадаются, просто обломки золотых глыб размером с индюшачье яйцо и больше. Этого белые, конечно, вынести не могли. Теперь их вел не мексиканец, а подгоняла золотая лихорадка.
Счет дням был потерян. Земля, по которой шли старатели, оказалась ужасной. Тропу пересекали каньоны и ущелья. Белые запутались и не знали, куда двигаются. Даже Эдамс, который неплохо ориентировался в Аризоне, был смущен: это Белые Горы? А может нет? Сколько потоков после Джила- Ривер они пересекли, два или больше? А второй был рекой Сан-Франциско, уходящей в мексиканскую пустыню? Эдамс не знал. Он хотел, как и каждый из их компании, потихоньку запомнить дорогу и, избавившись от своих товарищей, как-нибудь вернуться в каньон. Но никто из них не знал эту местность и не смог бы вспомнить дорогу, по которой их вел Кривоух.
По индейской версии выходило, что белому отряду, типа группы Брюера-Эдамса, ни за что не пройти весь путь до Сно-та-эй меньше, чем за двенадцать конных переходов. То есть последний лагерь перед входом в Золотой Каньон Эдамс сотоварищи разбили лишь на двадцать третий или двадцать четвертый день после выхода из деревушки пима.
Белых трясло от возбуждения. Они едва не свихнулись. Лихорадка проявлялась в людях самым безобразным образом. Никто не спал и все, не смыкая глаз, следили за Кривоухом, чтобы тот не дай Бог не сбежал.
Последний день путешествия навсегда остался в памяти у всех. Каждый до мельчайших деталей
