41 (машинопись)
Дорогие Мариночка и Виктор Александрович,
мы в полном омерзении от случившегося. Думаю, что это не столько из-за вас, сколько из-за Клода.
Всю ночь сегодня мне снились кошмары — погром: проверяли мою национальность. Я просыпалась, засыпала и кошмар продолжался. Ну да что говорить, когда нечего говорить.
Только что звонила Арсению.[142] Он еще не вернулся из командировки. Будет в понедельник. Жду Вашу книгу. Я без нее как без рук. Ни одной душе не говорила о том, что Вы собираетесь ехать, и только избранным скажу о том, что не поехали. О господи! Что же делать? А мы никуда и не просимся. Не хочется писать обо всем том, что я передумала за вчерашний вечер, за сегодняшнее утро… У меня давно не было такого огорчения. Как обращаются с таким поэтом! Как не щадят!
Пишу на машинке, оттого что рукою пока утомительно. Вася — лечится — почти не пишет «Воспоминания». А жаль. Я готовлю наш архив к сдаче. Но окончательно еще не решила — кому. В ЦГАЛИ? Лучше бы, конечно, в Музей[143], но вокруг Музея — такое! Боимся. Хочется повидать вас. Понимаю, что в Москву вам пока ни к чему. Может, выберемся в Ленинград.
Каренинские деньги[144] скоро кончатся. Надо думать о заработке.
Мы оба обнимаем вас обоих.
Ваши до гроба
42
Дорогая Лиля Юрьевна!
Спасибо Вам за такое письмо и за все хлопоты.
Теперь все на месте: не нужно никуда собираться и планировать нечего. Уехал бы на месяц на свой эстонский хутор, прочь отсюда, писать роман, ходить в лес, с собакой — выть.
Да уехать пока нельзя: составляю и пишу текст к альбому по истории Ижорского завода. Занятие — вдохновенное.
Со мной еще поступили снисходительно, пожалели: отправили главой делегации в Гомель. В прошлый раз, когда я не поехал в Будапешт, было менее интересно: был отправлен по путевке ЦК Комсомола в Тюмень. Красота!
Я-то что, плевать, в конце-то концов, и ждать нечего давно-давно и насовсем. Марина валялась в истерике двое суток — идеалист, девушка, дитя. Оказалось, во всем виноват — я. Да ведь так оно и есть.
Я несколько не понял, какой архив Вы хотите сдавать: только Маяковского или вообще — весь? Маяковского — понятно, но весь — не убежден. Я много лет работаю с архивными материалами и ох как превосходно знаю, как делается из подлинного архива все, что прикажется.
Не следует ли в таком случае перефотографировать наиболее ценные бумаги? В Ленинграде есть замечательный критик А. А. Урбан[145], он мой друг, и если нужно что- то перекопировать, он с трепетом взялся бы за дело.
Хотел бы подарить книгу Солженицыну, это должно быть ему небезынтересно, да не знаю его адреса и дойдет ли?
Будьте здоровы. Не болейте, ради бога! Большой привет Василию Абгаровичу. Обнимаем Вас!
43 (машинопись)
Дорогой Виктор Александрович,
что будет с архивом, мы еще не решили окончательно. Во всяком случае ничего не предпринимаем, не посоветовавшись с Вами, коли Вы такой специалист. Вы посеяли во мне зерно сомнения!.. Вот новости… «Комсомольская правда» заказала Кирсанову рецензию на «Всадников». Но Кирсанов кончает свою поэму о дельфинах[146] и сейчас ни за что не хочет браться. Ждать его или заказать кому-нибудь другому?
Я могла бы поговорить с Антокольским[147]. Это устроило бы Вас?
«Дружба народов», видно, всерьез собирается печатать Вашу прозу, во всяком случае дала рукопись Паперному[148] для внутренней рецензии. АПН[149] в феврале хочет дать статью о Вас в номере для Южной Америки — биографию, стихи (в переводе, конечно. У них есть переводчики) и фотографию. Но я никак не могу найти Вашу фотографию, ту, которая во весь рост, на фоне какой-то воды. Помните? Пожалуйста, если у Вас есть такое фото, если сохранилось, то пришлите мне. Это пока все. Как послать «Всадников» товарищу С.[150] — узнаю на днях. Пришлите экземпляр мне, а я узнаю через «Новый мир».
Ради бога, дорогие, не унывайте! Все впереди!.. Поедете еще, и не один раз. Уверена в этом. Это я — серьезно.
Сейчас делаются попытки переснять черновики «Про это» в натуральную величину. Если это удастся, то один экземпляр Вам. Это делается вполне официально.
Книги Ваши получила и уже истратила их. Четыре экз. послала Эльзе, Клоду, Робелю и Жоржу Сория[151] дала один. Один — «Комсомолке», один АПН, один — Паперному, один выпросил Гриша.[152]Может трем первым Вы сами послали, но очень не хотелось пропускать оказию. Кажется, в Лавке писателей кончился ремонт, надо заехать туда, может, они получили книгу, тогда куплю еще экземпляров десять.
Мы чувствуем себя прилично (здоровье!).
В<асилий> А<бгарович> шлет пламенные приветы.
Я обнимаю.
Ваш верный друг
44
Дорогая Лиля Юрьевна!
Рецензию Паперного получил. Очень умная и тонкая рецензия. И все, что он пишет о частностях, — правильно, я сам об этом призадумывался. Спасибо ему, что понял.
Из АПН — ни слуху ни духу. Обещали прислать фотографа, но не присылают. Может, позабыли, а может, прислать им фотографию?
С Парижем тоже все превосходно. Был уже разговор с Толстиковым. [153] Говорил один из секретарей Союза, и отзывы о моей деятельности и личности — самые
