Вода начиналась в паре метров ниже тропки, где он провел ночь.
В реку полого спускался глинистый берег шириной локтей в шесть. Найл скинул сандалии – те, что привез из Диры, – и засунул их в карманы безразмерной рубахи. Затем спустился по каменному откосу, а оттуда прямо на глину.
Она была жесткой, ступни практически не оставляли следов. Спустя секунду он медленно спустился в воду.
Здесь была уже не глина, а слякоть, вязкая, неприятно скользкая.
Найл, непривычный ходить вброд, тревожно застыл.
Ступни с каждым шагом всасывались в слякоть чуть ли не по колено. Какое-то небольшое юркое существо шмыгнуло под ногами; сердце испуганно екнуло. Найл остановился, унимая биение сердца.
До него дошло – и как раньше-то не подумал! – что наступил уже белый день, и его кто угодно может увидеть с берега, а чем дольше перебираться вброд, тем вернее обнаружат.
На миг появился соблазн возвратиться и, пока стемнеет, переждать в этой нише под мостом.
Но понял, что это еще опаснее: с того берега все будет великолепно просматриваться. И он неуклюже брел до тех пор, пока вода не дошла до подмышек.
Течение здесь оказалось сильнее, чем Найл предполагал. Пришлось накрениться, чтобы удержать равновесие.
Неожиданно дно исчезло из-под ног, и Найла понесло по течению.
Первым порывом было шагнуть назад, но он понял, что это бесполезно, проще толкаться вперед. Лавируя, чтобы держаться вертикально, он преодолел еще пару метров и тогда почувствовал, что тонет.
Когда вода затекла в рот и в нос, Найла на мгновение пробил неодолимый ужас. Паника охватила при мысли, что течение вынесет из-под спасительного моста-укрытия, и он окажется как на ладони.
Неведомо как, Найл продвинулся еще на несколько метров. И, наконец, снова ощутил под ногами скользкую глину.
С минуту постоял, унимая страх. Едва отдышавшись, вновь рывком устремился в сторону берега. Через несколько секунд он уже опять шел по жесткой, слежавшейся глине покатого берега.
При этом отдавал себе отчет, что схватку со страхом все-таки проиграл.
Найл не поддался соблазну остановиться и отдышаться, облокотясь о каменный парапет. Вместо этого он поднялся по скату и направился прямо к лестнице сбоку от моста.
Уже одолев первые полдесятка ступеней, Найл в один страшный миг понял: все, поздно…
Наверху уже поджидал бойцовый: клыки наготове, выпущены наружу.
Огромные черные глаза бесстрастно смотрели на Найла.
Юноша инстинктивно попятился, но получил такой удар, что в глазах потемнело.
Успела мелькнуть мысль, что не мешало бы укрыться в воде, уж тудато за ним не полезут.
Но не успел достичь и парапета, как вспахал землю юзом: молниеносный стражник был тут как тут.
Увязнув локтями и коленями, Найл не мог толком пошевелиться. Когда паук всем своим весом навалился на спину, время будто замедлило бег.
Впечатление такое, будто гнешься в замедленном темпе, со стороны отчужденно взирая на страдания собственной оболочки.
Затем лицо Найла вжалось в серый грунт; мир вокруг растворялся, тускнел. Очнулся он после кошмара и понял, что лежит на спине. Солнечный свет слепил глаза. Вспомнив о пауке, он вскинул руку – защитить горло, и тут обнаружил, что рядом никого нет.
Поднял голову, не сомневаясь, что паук наблюдает с парапета, – ни души. Одолевая накатившую тошноту, он с трудом поднялся на колени, затем встал на ноги. Чтобы дотащиться до каменной опоры, понадобилось неимоверное усилие.
С трудом сдерживая рвоту, он ползком подобрался к стене и, бездыханный, привалился к ней спиной.
И вот тут вспомнилось о медальоне. Сунув руку под рубаху, Найл быстро повернул его.
Эффект сказался незамедлительно: своеобразное ощущение целительной сосредоточенности, словно тело вспоминает о чем-то. К этому времени Найл достаточно уже приноровился к действию медальона и подстраиваться научился довольно быстро.
Вначале сердце сжалось от чувства, похожего на страх.
Вместе с тем, как начало возвращаться самообладание, в душе затеплилось чувство радости, подспудной силы. Это чувство живительным огнем проникло по жилам в кровь, где смешалось с другим воплощением энергоотдачи.
Тут сам мозг словно объединил два эти воплощения, сплавив их в однородную упругую сферу.
В усталом состоянии добиться этого труднее, обычно при этом возникает ломота в глазах.
Точно так и случилось.
Затем сознание – не именно то, что в голове, а нечто большее, мощное – пересилило усталость, и головная боль исчезла. А ощущение теперь было такое, будто три кипящих луча энергии – из сердца, головы и внутренних органов – сошлись в глазке медальона воедино, и тот отразил их, удвоив интенсивность.
В этот преходящий миг озарения до Найла дошло, что в медальоне нет надобности: он попросту механический заменитель самосознания.
Теперь, вызволив силу и жизнестойкость из потаенных недр сознания, Найл пытался понять, что же все-таки произошло. Почему он до сих пор жив? Наверное, потому что Смертоносец-Повелитель распорядился схватить его живым.
Тогда где же пленитель? Пошел за другим караульщиком?
Хотя до Найла сразу дошло, насколько глупо такое объяснение. Связать его по рукам и ногам и унести на спине – что может быть легче!
Найл встал и прикоснулся к шее ниже затылка. Чувствовались ушибы, но главное, не было следа колотых ран. В душе затеплилась надежда.
По какой-то невообразимой причине бойцовый паук не тронул Найла. Быть может, вмешался Стигмастер?
Найл вновь осторожно поднялся по лестнице, на этот раз до уровня улицы. На камне еще не успели просохнуть следы его прежней попытки: видно, в бесчувствии он пролежал совсем недолго.
Подняв голову, Найл пристально посмотрел на мост.
Пусты были и улицы квартала рабов.
Найл стал примеряться, как бы ловчее перебежать к ближайшему зданию, но тут бросилась в глаза запекшаяся на руке грязь, и он решил чуть задержаться.
После недавнего происшествия Найл готов был шарахаться от любого угла. С минуту он постоял, зорко оглядываясь, не шевелится ли что подозрительное на улице или на набережной. Убедившись, что они пусты. Найл поспешил обратно к реке.
Зайдя по колено в воду, он смыл грязь с рук, ног и лица.
А когда шел обратно к берегу, в голове проклюнулась показавшаяся несуразной догадка.
Он стал осматривать следы, оставшиеся на том месте, где он слетел со ската. Четко различались вмятины, оставленные при падении коленями и локтями.
На сравнительно податливом грунте отпечатались также места, где упирался когтями паук, стоя над поверженным телом. Слева отпечатков насчитывалось четыре, справа только три.
У нападавшего караульного паука не хватало одной передней лапы.
С ясностью, перешедшей в понимание, у Найла в голове очертился образ разнесчастного вида паучищи – лежит, распростершись, на солнце, из увечной передней лапы на дощатый настил ладьи цедится струйка бледной крови. И он тут же с уверенностью понял, что догадка оказалась верной.
Сердце стиснуло от бессмысленного, благодарного восторга. Смутное чутье, что удача сопутствует ему, наполнило ощущением странного спокойствия.
Он не спеша поднялся по ступеням, посмотрел налево-направо – убедился, что дорога свободна, – и пересек улицу с видом человека, идущего по вполне законным делам.
Фасады домов, стоящих к реке лицом, имели внушительный вид, но было ясно, что уже скоро его
