– Оно мощнее твоего бластера? – спросил Милон.
– Безусловно. И куда более точное. Недостаток бластера в том, что его луч рассеивается, поэтому прок от него может быть лишь до сотни метров, не больше. У этой же штуковины радиус действия две мили.
– Не слишком ли? – засомневался Найл.
– Нет, потому что его можно регулировать. Этот рычажок позволяет увеличивать и уменьшать радиус действия. Поставить на ноль – и оружие вообще не выстрелит. Единица – и радиус действия составит двадцать метров, и так далее до десятой отметки. Если требуется снести стену, а оружие стоит на «десятке», то все кончится тем, что в руины обратится полгорода.
Доггинз повернулся к подручному Милона:
– Уллик, раздай-ка по штуке каждому. Затем надо будет, чтобы все поупражнялись с рычажком диапазона. И зарубите себе на носу, что оружие никогда – слышите, никогда – нельзя наводить на человека, если только его не требуется прикончить.
При слове «прикончить» у Найла внутри что-то болезненно сжалось, будто холодом повеяло.
Не от самого слова, а от того, как произнес его Доггинз – так, будто речь шла о чем-то совершенно заурядном, обыденном.
Милон вручил Найлу жнец.
Для своего размера оружие было удивительно тяжелым, по меньшей мере килограммов восемь; основная тяжесть приходилась на цилиндрический ствол с расплющенным внизу рычажком ограничителя.
Сам центр тяжести рассчитан был так, что приклад упирался в мышцу над бедром, а левая рука удобно обхватывала выемку за стволом.
Придав оружию такое положение, Найл почувствовал смятение и растерянность: впечатление, будто жнец смутно ему знаком, словно он управлялся с ним всю свою жизнь.
Доггинз тем временем изучал другие отсеки склада. Он отыскал где-то лом и в пару приемов взломал длинный деревянный ящик-футляр. В ящике лежала длинная металлическая труба и несколько продолговатых тупоносых снарядов.
Доггинз хохотнул от удовольствия, подкинув один из них на руках.
– Взгляни на этого красавчика.
– Что это?
Доггинз указал на трубку.
– Это таран Бродского. Самое эффективное противотанковое оружие всех времен. Прошибает практически все в радиусе мили. – Он ласково посмотрел на снаряды. – Такой штуковиной можно пробить дыру в десятиметровой стене.
– А это что за штуки? – спросил кто-то.
– Зажигательные бомбы. Много их там?
– Дюжина ящиков.
– Хорошо. Проследи, чтобы каждый набрал себе полные карманы. И готовься к отходу.
Он аккуратно накрыл футляр крышкой.
– Не возражаешь, если задам вопрос? – спросил Найл.
– Валяй.
– Когда мы нынче выходили вечером, ты надеялся отыскать жнецы?
– Разумеется.
– Так вот что тебя заставило изменить решение?
– Какое решение?
– Ну, выступить против пауков. Доггинз покачал головой.
– Давай определимся вот в чем. Я не намерен выступать против пауков. Это, – он взвесил жнецы на ладонях, – не для боя. Это для торга.
– Какого именно?
– Насчет свободы.
– Но разве…?
– Свободы от любых посягательства, – перебил Доггинз. – Почему, думаешь, мы пользуемся масляными светильниками, а не электрическими фонарями? Почему я всякий раз тру это треклятое огниво вместо того, чтобы пользоваться спичками? Из-за пауков.
– Я не думал, что они как-то ущемляют жуков.
– Как было сказано в Договоре Примирения: «Ни одному из слуг жуков не будет позволено использовать или создавать механизмы». Так что ни динамо, ни моторов, ни компьютера, ни даже механических часов. И вот так уже два с лишним столетия.
– А что они сделают, если вы отклонитесь от договора?
– Очевидно, пойдут войной. И тогда уж, конечно, не успокоятся, пока не уничтожат всех нас.
– Они могут вас уничтожить?
– Запросто. Когда договор еще только заключался, пауки и жуки по численности были примерно равны. Теперь пауки превосходят жуков в тысячу раз. – Доггинз, осклабившись, погладил жнец. – Но с этой-то штуковиной мы изменим соотношение.
Милон, подойдя, поднял приветственно левую руку.
– Мы готовы, распорядитель.
– Хорошо. Поднимай всех на плац, и дожидайтесь меня.
– Что случилось бы, отыщи пауки это место? – поинтересовался Найл.
– Какая разница. Им все равно сюда не пробраться.
– Тебе не следует недооценивать Каззака.
– Я про это ничего не говорил. – Они приблизились к двери. – Помоги мне перенести ящики.
Они поставили на прежнее место ящики со взрывчаткой, вынесенные в коридор. Когда водрузили на штабель последний, Доггинз затворил массивную дверь и провернул диск замка-шифра. Затем взмахнул ломом и орудовал им до тех пор, пока искореженный диск не слетел на пол.
– Вот так. Пускай теперь Каззак пробует открыть. Как бы потом жалеть не пришлось.
Когда поднимались по бетонным ступеням, Доггинз остановился и положил руку Найлу на предплечье.
– Мне надо тебе кое-что сказать
– Да?
– Знаешь… Спасибо тебе, что помог выйти на это место. Может, в один из дней я смогу неплохо тебе пригодиться.
– Считай, что ты уже это сделал, – улыбнулся Найл.
Снаружи было неожиданно темно. Разгулялся ветер, луну затенила темная туча. Язычки масляных светильников, казалось, лишь усиливали окружающую мглу. Доггинз в сердцах ругнулся.
– Не нравится мне это. Получается, раскоряки могут нас видеть, а мы их нет.
– Тогда давай дождемся рассвета. Доггинз, одолевая нерешительность, покачал головой:
– Не хочу здесь ни минуты лишней задерживаться.
– Что будем делать с беднягой Киприаном? – спросил кто-то.
– Придется оставить его здесь.
– Неужели нам нельзя отыскать место, где можно будет его похоронить?
– Ладно, – махнул рукой Доггинз, – берите его с собой.
Четверо подхватили – двое за руки, двое за ноги. Доггинз повел людей к задним воротам. Вынул из кармана бластер.
– Хочу вам кое-что показать. Смотрите. Он направил бластер в центр металлической створки ворот и нажал на спуск. Из ствола вырвался голубой просверк-молния, запахло нагретым металлом. Ворота накалились докрасна, затем добела. Но металл, к удивлению, плавиться не собирался. Доггинз опустил бластер.
– Это особый тугоплавкий металл, называется латрик – специально против террористов. Вся стена сделана из такого материала. А теперь смотрите.
Он сдвинул на жнеце предохранитель, затем направил оружие на ворота. Мелькнувший из ствола
