сейчас не нужно. Если какие справки документы кому надо сварганить, давай ко мне.
? Ну, Верка, ты умница!
Они сели друг против друга. Налили. Выпили.
? Ты помнишь моего отца? Мне было двадцать один, когда это дорожное происшествие случилось… когда он погиб. Вот он знал, как нужно жить! И как сделать, чтоб красиво жить. Мамаша моя никогда не подходила ему, а я пошла в него. Сегодня у меня с мамашей, по сути, и связи то нет… Ну, давай, за тебя.
? Да чего на тебя нашло, Верка? Мужик что ль того?..
? Да и не мужик он вовсе! Вот батька мой был мужик, так мужик. А ты-то довольна своим бизнесменом?
? Чем–то довольна, чем-то нет. Деньги умеет делать, деловой, не пьёт как дворник.
? А в постели?
? Так себе. Больше о себе думает и засыпает тут же. Но, слышь, Верка, у меня отношения славные с замом губернатора, а? Я его жене услуги всякие поставляю, ну по её заказу, а с ним, вроде как, дружу, но ты ж понимаешь, Вера, никому.
? Светка, ты чего! Могила. А он как?
? Ого! Ради него я могу всё терпеть. Но бабник редкий. Поэтому я держу себя в руках, ну, чтоб не влюбиться. Сама понимаешь, перспектив тут никаких, одно душевное расстройство.
– А вот мой отец был красавец, высокий, всегда загорелый, косая сажень в плечах, настоящий запорожский казак!
? Да помню я. Мы с девчонками как-то весной перед экзаменами, в десятом тогда были, заскочили к вам домой, ну, к тебе, то есть, и вдруг выходит твой батяня из ванной, такой… высокий стройный, с оголенным торсом и играет мускулами… Мы все так и ахнули! А он на нас посмотрел, вот не совру, Верка, каждая бы с ним пошла!
? Да я и сама была в него влюблена! То есть гордилась и о таком же мужике мечтала. Ты, что думаешь, о чем я ночью в постели бредила? Что если б он не моим отцом был, то давно к нему в постель забралась бы! А там… – она хохотнула полупьяно и подала пустой стакан подруге, та налила.
? Да, батька! Как же тебе было удержаться рядом с этакой серой библиотечной птичкой, как моя мамаша! И то, что он, Светка, выбрал себе фотомодель чуть старше меня, так это тоже понять могу. Мужик! А я тогда погуляла… Да ты помнишь, ведь, Светочка! Эти мальчики с машинами и дачами… Жаль упустила Артема. Он сегодня олигарх. А впрочем, черт знает, может он выбросил бы меня через год… Но нет, не выбросил бы! Если пришлось бы, так сама ушла бы с золотым приданным, как батька меня учил.
Вера Васильевна вдруг словно забыла о подруге, подошла к мутному окну с узорами льда, подышала на стекло, потерла теплой ладошкой и в маленьком кружечке появилась улица и серый зимний день. Она сделала снова шаг к холодильнику и криво усмехнулась. Вообще, надо отметить, её лицо было весьма выразительным. Мягкие черты его, светлые глаза, аккуратный носик, полные губы и ямочки при улыбке на щеках, придавали ему, может быть, обманчивую, но теплоту и несомненную привлекательность. Если бы только Вера Васильевна захотела, она смогла бы стать выдающейся актрисой, ибо её лицо было не только выразительным, но и подвижным, словно она меняла маски по необходимости в течение одних только суток. Главным же образом, покоряла всех её озорная, открытая улыбка, с милыми ямочкам, или манящая, интригующая полуулыбка, приводящая пожилых мужчин в смущение, а у молодых вызывающая сердечный трепет и смутную надежду в душе. Как уже упоминалось, Господь не обидел её фигурой и прочими женскими прелестями, а также умом. Ум у неё был криминальный, остро аналитический. Мыслила она мгновенно, быстро подмечала человеческие пороки и слабости, понимала людей достаточно верно, и во всех случаях видела свою выгоду. Впрочем, Вера Васильевна была хорошо образована и начитана, благодаря своей матушке, разумеется, скромной библиотекарше, интеллигентке в пятом поколении. Но, как говорится «и на старуху бывает проруха, и на девку бабий грех». Пристрастилась Вера Васильевна к зеленому змию и не могла оторваться. Любила горькую каплю хоть тресни. От наркоты отстала, хотя и трудно было, а вот алкоголь в любом его виде не могла себе запретить.
? Черт! Пить мне нельзя! Нельзя пить! Ах, да чтоб она горела эта диета и всяческие воздержания! Ещё рюмка не повредит, – она налила, звякнула бокалом о бокал подруги и тут же выпила,– Гулять, так гулять! Да, конечно, могло сложиться и хуже… Помнишь, Свет? Травка, кокаинчик, оргии… актеры, певцы, золотые мальчики. А ведь, если бы не Андрюшенька, убогонький мой, то, пожалуй, и на панель скатилась бы… А он явился, как луч света в темном царстве, тогда после облавы на квартире с наркотой! Такой тихий, светлый, наивный и так посмотрел мне в глаза, так выразительно посмотрел, словно сам Иисус, что я тут же и опомнилась! Ей Богу! Это ведь только деревенская простота так смотреть может! Своими круглыми голубыми глазами в глаза и, не мигая и не отрываясь, с выражением какого–то детского удивления и упрека! Я хоть и пьяна была и травкой обдолбана, а всё равно этот его взгляд запомнила. Он меня тогда прямо из милиции к себе в каморку на проспекте Щорса затащил, и затворилась я у него там в одной комнатенке под крышей. Он меня как соленую рыбу отмочил своим простеньким уходом, заботою, ревностью. Поначалу, даже забавно было, после таких–то тузов и вдруг – деревня! – она отпила глоточек,– Но, однако, упорный оказался. Ревнивый. Никуда меня не пускал с полгода, а потом всё время за мной по пятам топал. А когда отца не стало и с матерью отношений никаких, то он вроде для меня опорой сделался, точно клюка какая. Но замуж за него я зря вышла. И как угораздило!? – она опять нервно подошла к окну и прижало пылающий лоб к ледяному стеклу, – Настоял, упорный черт! А я дурра, расчувствовалась, пожалела… А тут ещё эта беременность четвертая. Три аборта сделала, четвертый побоялась. Ну, и согласилась. И тут же, Свет, ты не поверишь, Артемчика моего встретила! В стального цвета костюме с черной бабочкой и в белом Мерседесе… Ах, я было бросилась к нему, но куда! Старая, беременная, кому нужна?! А сохранила б от него ребеночка, тогда может и захотел вернуться… Пришла я тогда домой, а там мой Андрюшенька блаженный сидит… Господи, настоящий ведь блаженный! Не пьет, не курит, так только для понта, сигаретку одну другую в день выкурит, а о девочках и говорить нечего! В постели – сибирский валенок! Убожество! Я тогда выскочила и бегом к тебе, помнишь?
? Как же, «Спаси, - орешь, - подруга, от моего юродивого! Не могу больше!»
? Да, ты–то вот уже третий раз замужем, и вроде, наконец, нашла себе мужичка приличного, бизнесмена. Да, папка прав был, говоря: «Жизнь прожить – не поле перейти», А я пока шла с ним по полю этому, забот не знала, а когда он ушел – вся жизнь под откос. Блин!
? Ну, ты Верка, это того, привираешь на пьяную–то голову… Если ведь честно говорить, то он тебя и в глаза не видел…
? Нет, он любил меня! Ах, как любил!
? Врешь, подруга! Забыла, как вся в слезах да соплях прибежала ко мне на своё семнадцатилетие от того, что папаша про тебя забыл и не только подарка не сделал, это на семнадцать-то лет!, но даже не позвонил! Забыла?! Ты мне сказки про него не рассказывай. То же и в шестнадцать лет было. Мать твоя тебе устраивала праздники на день рождения, как могла, со стихами да песнями и всегда интересно было, а папаша, ты извини, только собой и занимался! Это ты его теперь, спустя двадцать лет идеализируешь! Хочешь видеть Героем! Своим Кумиром! А он героем никогда не был… извини. Мы с тобой с первого класса подруги, а я его и в школе то на родительских собраниях ни разу не видела. Только мать твоя приходила. А ты шаловливая была, ух, хулиганка! А она приходила и так всегда скромно виновато улыбалась и заступалась за тебя и всегда обещала с тобой дома поговорить. Она тебя любила, а вот ты её нет.
? Верно, говоришь, не любила я её! Ну-ка, налей ещё! И себе! Вот так. Ты, Светка, может и права… да, но мне за неё обидно было, и стыдно даже, почему она такая невзрачная, как серый воробей, и ничем из моды совсем не интересуется! А отец любил меня…
? Врешь, не любил! А что он тебе оставил? Что, скажи? Квартира в центре Питера у твоей матери, а дача так та по закону Катьке остается, вдове его молодой…
? Свет… Свет… Ну, зачем ты так? – чуть всхлипнула Вера Васильевна, – он ведь не думал, что умрет так рано, то есть погибнет… – она с горечью зажгла сигарету и глубоко затянулась синим дымком, уставившись поверх головы подруги куда–то в никуда, – И чего тебе, батько, летать на своей новенькой Тойоте вздумалось?! Лихач! Да, слишком быстро ты перешел свое поле. А ведь мог ещё пожить и подняться повыше, коли не эта странная смерть…»
Она задумалась, и зло посмотрела на пустую рюмку. И вдруг её светлые глаза потемнели и в них
