сверкнули искры гнева. Светлана даже испуганно отстранилась.
? Вера, ты что? Что с тобой?
? А ведь там было не простое происшествие на дороге!…
? Вера!
?Его ведь убили! И я знаю кто! – выкрикнула она почти уже в исступлении.
17
Жанна забеременела примерно на третий месяц после начала близких отношений с её спасителем Л. Она тут же решила, что не останется с Л. Что лежало в основе её решения? Страх перед требованием покровителя, который, впрочем, был ей мил, во всяком случае, не совсем уж безразличен, избавиться от ребенка? Или страх навредить ему? Неуверенность в приятии им её ребенка в его годы? Любой из факторов мог привести её к решению уехать. Она признавалась себе, что не понимает до конца души своего опекуна. Её чистое сибирское воспитание, книжное, наивное, ограниченное такою же бесхитростною жизнью её семьи, не позволяло ей примириться с тем странным и неприемлемым для неё образом жизни, какой вел Л. И она, молодая непорочная дева, (наплевать на физическое надругательство над нею, в душе–то она оставалась непорочной) – часть этого порока! И, тем не менее, она осталась с ним, пусть даже временно. Хотя у неё был свободный выбор. Именно это, наверное, удержало её от немедленного ухода. И неважно куда. Ведь всегда, если тебе дают беспрепятственно уйти, можно найти куда.
Она с робостью и интересом вглядывалась в своего пожилого любовника, ища в его глазах ответ, который он и сам не мог бы ей дать. Ответ на вопрос: почему они вместе? Почему всё так? Почему нельзя жить обычными признанными семейными отношениями? Ему с ней, например? Притом, что она знала, что он уже был женат дважды, и что у него трое взрослых детей. Но, с другой стороны, почему же обязательно нужно жить точно как все, как принято? Почему нельзя жить и иначе? Вольно, свободно, именно, как живут они!
Доктор А., личный придворный доктор её покровителя Л., такая серьезная и обаятельная, вдруг однажды предстала перед нею, Жанной, к её испугу и изумлению, в абсолютно иной ипостаси, в совершенной прекрасной своей наготе! И она, Жанна, впервые погрузилась в неведомый ей мир плотских наслаждений, и впервые испытала любовь втроем, о чем в прошлом не могла даже представить, даже помыслить, даже… И… она осталась жива! Она, может быть, не испытала в первый раз того удовольствия, какое испытывали А. и Л., но и не сгорела от стыда. Конечно, она была ужасно робка, скована и заторможена, как и положено всякой непорочной деве, но всё прошло красиво, словно в сказочном сне, и, тем не менее, она с трудом заснула в ту ночь и ей снились страшные, болезненные сны. Ей пригрезилось изнасилование, которое произошло под самым благовидным предлогом и в лучших манерах. Она ясно помнила каждую детальку! Уже оказавшись в дорогих комнатах обставленных шикарной мебелью под старину, у самого края постели вдруг, постигнув, для чего её сюда привезли, она отказалась, запротестовала, пыталась бежать, но прозрение пришло слишком поздно, её протест выглядел жалко, беспомощно, наивно. Её кавалер, начальник театра, уже не мог обуздать свою страсть, а, впрочем, вряд ли хотел, но её взбрыкивания в самый кульминационный момент, привели его в бешенство, показались оскорбительными, он ударил её наотмашь, повалил на постель и грубо, без нежностей и сантиментов лишил девственности. Ей было больно! Больно и страшно! И стыдно! Она рыдала! Он же остался разочарованным, раздраженным, разгневанным. Неделю она отлеживалась на своей койке в маленькой квартире, что делила с подругой в наем. Потом пришла в дирекцию и всё рассказала. Её выбросили на улицу и пригрозили жестокой расправой, если она вздумает пожаловаться в полицию. Вслед за ней выбросили и её документы. Карьера балерины на этом для Жанны закончилась. И тут её встретила очень милая женщина , доктор А., которая каким–то образом узнала о ней и её горестях. Она предложила ей работу – место сиделки у больного у него на дому за внушительное вознаграждение с проживанием на месте на полном его довольствии. Для Жанны, униженной и оскорбленной, нищей и несчастной, это было подарком судьбы. Она согласилась. Отношения к ней со стороны пациента и его доктора оказались самыми теплыми, открытыми, можно даже сказать нежными. Возможно, причина крылась в самой Жанне, которая не лукавила и не притворялась, а была с ними так же проста, чиста и доверительна. Когда же ледяной кокон, запеленавший её тело и душу, после ужаса брутального изнасилования, медленно растаял под влиянием времени и тепла окруживших её этих странных людей Л. и А., и нежность, дополненная их терпением, вернули ей, утраченную было навсегда чувственность, постепенно подошло время их взрослым играм. Прикосновение мужчины перестало быть для неё болезненным, а касание женщины напоминало нежность матери. Она стала расслабляться и постепенно испытывать удовлетворение и некоторое удовольствие. Нет, не до конца. Её пуританская природа души противилась этому Содому, как она про себя называла эти их встречи втроем. Но, вместе с тем, её оболочка уже созрела для плотской любви.
Одного она не выполнила из пожеланий доктора А., она отказалась обезопасить себя от беременности, скрыв это ото всех. Через три месяца она почувствовала изменения в своем организме. Ещё через неделю поняла, в чем дело. Её охватила необыкновенная радость! Господи, ей был дарован ребенок! И тут ей на минуту стало жутко! Она стала прислушиваться к себе, приглядываться к доктору А., внимательнее наблюдать за Л. Она пыталась понять его. Пыталась понять, как к ней отнесутся в её новом положении? Будут рады? Возмущены? Проклянут её? Потребуют сделать аборт? Нет! Этого она не допустит! Это её ребенок и она родит его! Он появится на свет, чего бы ей этого ни стоило! Пусть даже её изгонят из Рая, она уже готова ко всему! Она пережила всё! Она познала боль и страдание! Потерю невинности и унижение! Потерю веры и разочарование! Она так же Познала радость исцеления! Теперь она готова жить! И тут же она решила сама с собой ничего никому не говорить и тихо уехать. У неё есть дядя в Израиле. Она поедет туда. Она ничего не потеряет, даже если дядя Аврум от неё откажется. Она поедет туда, где тепло и много Солнца и оранжевых апельсинов, самый любимый ею фрукт, где люди чаще улыбаются друг другу и где она, наконец, почувствует себя дома, потому что она чистокровная иудейка, ведущая свой род от Рахели, возлюбленной Иакова, матери Иосифа и Вениамина. Там она родит своего ребенка, непременно мальчика, и вырастит его сама, а если приведет Господь, возможно, они, когда-нибудь, встретятся и с отцом!
18
В другой раз Шай учинил нечто совсем уже неожиданное. Как-то вечером, когда Номи была на дежурстве, а Арье отлучился за покупками в ближайший продовольственный магазин, Шай решил измениться. Его друг Алекс как раз пришёл к нему. Это было хорошо для Шая. Без друга Алекса он чувствовал себя очень одиноким. Аба не помогал ему совсем снять подавленное состояние, а вот Алекс, когда приходил, способствовал улучшению настроения.
«Алекс, как дела? У тебя всё хорошо?»
«Как всегда».
«А я не знаю что со мной, нет сил ни для чего… Что?»
« Тебе надо измениться».
«Да, да, ты прав, мне надо измениться. Но как?»
«Ты кто? Правша или левша?»
«Левша».
«Тогда возьми левую руку, зажги газ, поставь ладонь над огнем, и подожди минуту – если выдержишь, тогда изменишься»
«Но как это случится?»
«Ты какое–то время начнешь писать и всё делать правой рукой и изменишься.»
«Это правда?»
«Конечно. Я так сделал».
«Почему? Ты ведь всегда чувствуешь себя хорошо».
«Да, но я хотел измениться».
«И кем же ты стал?»
«Итальянцем. Вот послушай: Buon giorno, cari amici! Permetta di presentarmi».
«Ого! Как здорово! Что ты сказал?»
«Доброе утро, дорогие друзья! Позвольте представиться! Очень просто. А ты, Шай, кем хочешь стать?»
