стала тягучей, перерастая в певучий говор. Подхватили ли его служители - девушка не слышала. Перед нею остался только шамаи. Молитва сулила воину вечную славу, напоминала об обещаниях, что он давал, принимая в себя звериную личину.
- Поднимись мертвый дух, займи свое место средь защитников, - закончила Хани, и голос оборвался, точно голосистая птица, сбитая меткою стрелой.
Талах поднялся. Призрачное тело покинуло тело живое. Он стоял против Хани: прозрачный серый силуэт, завернутый в туман.
'Тут мы с тобой попрощаемся, файари', - произнес дух, но Хани видела, что губы его не дрогнули. Голос Талаха просто наполнил ее голову, в одночасье звучал отовсюду и ниоткуда.
'И ты не придешь ко мне?' - мысленно спросила девушка, любуясь лицом воина, стараясь запомнить каждую мелочь, чтоб навеки сберечь в памяти.
'В том нет нужды, файари. Тебе больше не нужны мои крылья, за твоею спиной скоро будут новые'.
Когда жрецы закончили молитвы, Талах растаял. Хани даже показалось, что лицо мертвеца стало вовсе незнакомым, будто только что, пока она мысленно говорила с призраком, кто-то совершил коварный подлог. Раве это ее Талах лежит на каменной плите? Весь серый, грубый, с впалыми щеками и выпирающими из-под губ зубами.
- Пусть славный шамаи служит теперь Сьёргу, коли в том случится нужда, - закончил кто-то из служителей, там самым завершая ритуал.
Жрецы взяли мертвеца и понесли его в темноту, которая вскорости проглотила их. Там они положат тело в приготовленный саркофаг, запечатают молитвами, и дело будет кончено. Хани не стала дожидаться, пока служители вернуться, торопливо бросилась к ступеням. Мечтала лишь об одном - скорее вырваться наружу, глотнуть воздуха, морозного и чистого, до одури упиваться запахом жизни.
Глаза сами поглядели на юг, следом пришла шальная мысль - бежать. Что ее держит в столице? Снять одежды фергайры, расплести косы и навеки отказаться от магии в себе. Е станет колдовать, гляди ж, и жизнь наладится. Девушка понимала, что отделаться от светлой и темной отметин никому не под силу, не знала она такое избавления. Но можно не творить волшебство, тогда со временем знания покроются дымкой, уйдут в небытие выученные секреты. Может, тогда и духи перестанут беспокоить ее, забудут о той, которая не станет их слушать, не станет им отвечать.
Ее жеребица стояла стойлах позади башни Белого шпиля. Хани только раз была там, еще в год прошлого снега. Тогда одна из колдуний учила ее лечить раны, как класть стежки так, чтоб кожа не расползалась в стороны, и шрам становился тонким, точно нитка. Вместо человека была мертвая молодая кобылица, только что родившая мертвого же жеребенка. Хани помнила как несколько раз опорожнила желудок, прежде чем смогла справиться с собой и взяться за дело. Ну и наслушалась же она тогда бранных слов от фергайры. Невольно вспомнились недавно минувшие дни, и теперь Хани только троекратно поблагодарила бы мудрую старую женщину, что не отступилась, пока девчонка не усвоила урок.
Приехав в башню фергайр на этот раз, Хани от усталости не помнила, кто взял ее лошадь, но животное могло быть только в том стойле. Колдуньи севера жили обособленно, не держали никакого хозяйства, только малый клок земли на заднем дворе, где любовно растили травы для лечебных снадобий, настоек и бальзамов. Стойло, что стояло особняком, чуть в стороне у лестницы, что вела к самой башне, соорудили лошадей редких гостей. Тут же притулились несколько хозяйственных построек: для мелкой домашней птицы и коз. Всю остальную пищу фергайры получали как подношения или покупали на рынке.
Ничто не мешает забрать лошадь, торопливо думала Хани, со всех ног спеша обратно в башню. Она дала клятвы хранить верность своим сестрам, повиноваться их воле, но они не сказали ей, чего ради приняли ее в свой круг. Обманули, дав свои же обещания только для виду, зная - никуда порченной не деться, если не хочет быть изгнанной, а то и вовсе отвезенной к границе Пепельных пустошей. В Артум пришла весна, теперь можно без труда добраться до родной деревни. Тем более на такой-то лошади - домчит скорее ветра. А что если станут там искать? Девушка даже остановилась, изо всех сил стараясь припомнить, говорила ли кому-то откуда приехала. Да, говорила. В тот день, когда фергайры приняли ее в своей обители, они расспросили ее обо всем. Но станут ли преследовать беглянку - этого Хани не знала. Чуяла только, что всеми силами желает оказаться как можно дальше от Сьёрга, белого шпиля, чужестранцев и всего, что окружало ее в последнее время. Сильнее хотелось только обернуть время вспять и переиначить прошлое так, чтоб Талах был жив. Но, если последнему не дано свершиться, то исполнить второе - ей по силам.
Хани так торопилась, что прямо за поворотом не всем ходу налетела на женщину. Дородная тетка с корзиной, полной моркови и свеклы, уселась на мостовую и захлопала глазами, глядя перед собой. Хани, если б могла, навешала себе оплеух, за нерасторопность. Поспехом потянулась, подняла корзину.
- Я не видела... - сказала растеряно и умолкла.
Глаза горожанки стали круглыми, точно плошки. И в них плясал такой ужас, будто увидела она не фергайру, а самого Гартиса. Хани решила помалкивать и делать вид, что ничего не замечает. Наверняка женщина взялась винить себя в том, что толкнула колдунью Севера.
Но, стоило Хани потянуться за длиннохвостым клубнем свеклы, как горожанка завопила. Девушка впервые слышала, чтоб человеческое горло рождало такой оглушающий звук: высокий, протяжный и отчаянный. Ей даже показалось, что слух не выдержал и умер, лишь бы не слышать надрывного вопля северянки.
Женщина же, не переставая голосить, встала на четвереньки и уверенно пятилась назад. Ее рот напоминал Хани бездонную прорву - не закрыть ничем, не заткнуть.
- Черная колдунья воротилась! - Удалось расслышать среди нечленораздельного крика.
Девушка и себе попятилась, едва не поскользнувшись на моркови, та противно хрустнула, на что у горожанки тут же открылось второе дыхание, и вопль набрал новой силы. Хани поспешно кинулась на другую сторону улицы, про себя решив, что напоролась на полоумную. Оглянулась на ходу - женщина преследовала ее взглядом, и продолжала нести чушь про возродившуюся черную колдунью.
Девушка не стала дожидаться, пока кто-то придет на помощь умалишенной. Лишнее внимание Хани было не с руки. Но дальше пошла осторожнее, стараясь держаться в тени. Так и добралась до лестницы. Уже собралась было шагнуть в сторону конюшни, но вовремя вспомнила о самом главном - в Белом шпиле остался птенец. И, хоть девушка вовсе не была уверена, что пернатый уродец протянет долго, оставлять его не собиралась. Как ни неприятно было снова входить в башню, девушка уверенно зашагала вверх по лестнице. Добравшись до самого верху, стоя у пяты остроконечного здания, Хани какое-то время переводила дыхание. Как себя вести, если по пути встретится кто-то из колдуний? Что говорить? И не выдадут ли ее слова? Став фегайрой, ей больше не нужно было стучать в широкие двери, касания хватало, чтоб те сами отворились перед нею. Отчего так случилось - Хани не знала, а времени задумываться над тем всерьез, не было.
В который раз за такое короткое время девушка перебирала шагами ледяные ступени, поднимаясь все выше и выше. Только скоротав пять или семь пролетов, поняла вдруг, что совсем не помнит, где же отведенная ей комната. Странное дело - вроде и бывала там не раз уж, а не запомнила ни этажа, ни примет каких, по которым стало бы ясно, что сойти с лестницы нужно тут. Немного помешкав, Хани все-таки пошла дальше. Миновала еще с десяток этажей, и радуясь, и печаль одновременно, что не встретила никого из фергайр. Знала, что не сможет уехать без пернатого товарища по несчастьям, а чем выше поднималась, тем сильнее крепла уверенность, что комнаты без посторонней помощи не отыскать.
Уже отчаявшись, Хани сошла на следующем пролете, нырнула в остроконечную арку. Здесь царил полумрак, но откуда-то спереди доносился запах хвои, будто очаг кормили сосновыми поленьями. Девушка приободрилась и пошла на запах. Однако, чем гуще становился аромат, тем яснее слышались голоса. Сперва Хани казалось, что то лишь ветер сиротливо скулит, заточенный в узком каменном проходе, но шаг за шагом становилось ясно - говорят фергайры. Уже совсем скоро девушка отчетливо слышала интонации в голосах колдуний Севера. Фергайры спорились. В голосах сочилась ярость, непонимание, печаль. Девушка не было уверена, что смогла в точности различить тех, кто говорил, но голос Фоиры узнала бы из тысячи. Была там и добрая Ниара, что учила ее понимать травы и варить из них разные снадобья, и всегда сдержанная Бордика.
