- Заберите своего господина, и похороните со всеми положенными почестями, - чтобы как-то сгладить вину, предложил им регент. - Тела ваших собратьев на поле брани никто не тронет, такова моя воля. И... - Он нашел в себе смелость заглянуть воинам в лица. - И помните, что милость моя не безгранична, если вдруг вздумаете еще раз сунуться в мой город. Я - Хранитель императорского престола! - уже громче провозгласил он. - Боги сегодня на моей стороне, а это значит, что я ими помазан на свое место до тех пор, пока не придет истинный наследник Гирама. Я не враг вам, дасирийцы, но друг.
Воины Шаама не слушали его. Получив разрешением забрать своего господина, они встали перед ним на колени, почти благоговейно переложили тело на накидку, и понесли прочь, будто реликвию. Шиалистан знал, что после такого подлого удара, нечего и думать о подобных почестях для себя, случись ему пасть в бою.
Раван, между тем, поднялся на ноги, провел взглядом печальную процессию.
- Ничего не скажешь, славная победа, - сказал он в полголоса.
- Но победа, - парировал Шиалистан.
- О которой устыдятся вспоминать твои дети, и дети их детей. Ты покрыл свой род позором, Шиалистан.
- Я выиграл битву! - зло бросил рхелец. - А потом, когда я стану императором, хронологи напишут совсем иную историю. Люди умирают, Раван, умирает их память, а кости молчаливо лежат в земле. Потомкам останутся хронологии, история. А пергаменты стерпят всякую полуправду.
Старик посмотрел на него так, словно видел впервые.
- Я ошибся. Быть тебе императором, которого Дасиририя еще не знала, - сказал он глухо, так, чтобы расслышал только Шиалитсан. В словах деда рхелец прочел презрение.
А потом старик выкрикнул 'Слава хранителю трона!', и, несмотря на свою немощь, преклонил перед регентом колени. Остальные последовали его примеру.
Хани
Комната, в которой она очнулась, пахло сладкими цветами. Окна из настоящего стекла, вставленные в филигранные кованые рамы, заполняли помещение разноцветными бликами. Хани никак не могла привыкнуть, что здесь вместо неба вечная расплескавшаяся по своду радуга, смутно похожая на Артумские северные сияния.
Хани лежала на постели, мягкая перина словно нарочно приняла очертания ее тела, словно кто подстелил под бока облако. Покрывало холодило и вместе с тем приятно ласкало кожу. Девушка потерла глаза, села, свесив ноги с постели. Голова казалась непривычно тяжелой, словно чужой. Хани непроизвольно потрогала себя за лицо, провела по волосам - будто бы все свое, родное. После рассказов румийки она была готова к чему угодно.
- Раш? - позвала осторожно.
Никто не ответил, только ветер зашептался в прозрачных тканях, за которыми виднелось разноцветное небо Румоса. Хани встала, глядясь на свое отражение в начищенных темно-синих полах. Одежда на ней была не та, в которой девушка помнила себя последний раз. Кожаный походный костюм сменило платье цвета топленого молока, тонкое, как паутина, и бесстыже прозрачное. Не платье, а срам. Хани не хотела думать, что в это ее мог обрядить не Раш.
Казалось, вся комната была выточена из огромной глыбы - девушка так и не смогла рассмотреть ни одного места, где сходились бы каменные плиты. Кроме постели в комнате был лишь стол и пара кресел, такой изящной работы, что Хани невольно залюбовалась диковинными завитками на рожках спинок. На столе - блюдо с фруктами, центром которому стал круглый полосатый плод, наполненный жидкостью.
- Раш, где ты? - снова позвала Хани, не спеша прикасаться к пище, хоть желудок протестующе заурчал, стоило ей пройти мимо угощения.
Девушка тронула тканные пологи и вышла на балкон. Прохладный ветер ластился об щеки, словно кот. Голова закружилась, стоило посмотреть вниз. Вокруг, куда хватало глаз, простирался город. Черные башни и пики шпилей поблескивали, словно востро отточенные наконечники копий, Растения, всяких цветов и размеров, густо раскинулись между домами и вдоль дорог. Звенящие переливы фонтанов сплетались в один звучный голос.
Румос? Город темных магов, злодеев, которые живут только ради того, чтобы уничтожить все живое, кроме самих себя? Хани не могла связать два совершенно разных мира, над одним из которых пестрело разноцветное небо, а во втором не было ничего, кроме голых камней и проклятых столетия назад шаймерских магов. Который же настоящий?
Ей почудился звук отворившейся двери и неторопливая поступь. Решив, что то вернулся Раш, Хани бросилась на встречу. Однако же, встречал ее вовсе не Раш, хоть в чертах мужчины, стоявшего посреди комнаты, смутно угадывалалсь схожесть. На вид не старше четырех десятков лет, темноглазый и высокий, с такой же, как и у Раша, полуулыбкой. Одет он был в богато расшитую алую рубаху и светлые штаны - все непривычного кроя, будто нарочно сделанное таким, чтобы и скрывать тело, и, вместе с тем, выставлять его в наилучшем виде. Хотя незнакомцу стыдиться было нечего - он казался сильным и подтянутым.
Хани заметила в его руках два серебряных кубка.
- Ты проснулась, - сказал мужчина, после чего приподнял кубки, обращая на них внимание. - Я подумал, что заставлять гостью пить прямо из арбуза, было бы непростительно. А заодно захватил один для себя, чтобы составить тебе компанию. Фархи сказала, тебя зовут Хани? Хани - и все? Как хочешь, чтобы к тебе обращались?
- Мне... все равно, - неуверенно ответила девушка. Он пятилась, пока незнакомец шел на нее, пока не уперлась ногами в кровать. Говорил он на северной речи, но с небольшим акцентом.
- Тогда я буду звать тебя Хани, - кивнул мужчина, и, будто угадав мысли северянки, отошел. - Меня зовут Сарф Майран-Шад, я - глава этого дома.
- Вы отец Раша? - Несмотря на видимую любезность, присутствие румийца беспокоило. Он напоминал того волчонка, которого отец как-то раз принес из лесу. Щенок казался спокойным и игривым, но однажды прихватив за руку одного из близнецов, одичал. Он хотел крови, мяса и охоты. И, попробовав все это, не соглашался на меньшее. Зверя пришлось убить.
- Отец ли я ему? - Мужчина задумчиво окунул половник в арбузную чашу, разлил жидкость по кубкам, но не спешил угощать Хани. - Если ты имеешь в виду, родился ли он от моего семени, то я отвечу - да, Раш мой сын. Но по духу он для меня никто. Рабы из Эфратии вызывают у меня больше сочувствия, чем это ничтожество.
- Где он? - Тревога в Хани росла.
- Разве для того ты сейчас здесь, чтобы мы говорили о ничтожестве? - вопросом на вопрос ответил мужчина. - Вот, - он, наконец, протянул ей кубок, - выпей и успокойся. Не стоит меня бояться, Хани, я вовсе не желаю причинить тебе вред. Понимаю, ты слышала о нас много разного, и, думается, лишь ничтожная часть из тех сказок правдива. Но бояться меня не стоит. Разве стал бы тот румиец, о которых ходят россказни, угощать тебя розовым нектаром и предлагать уют своего дома?
Хани не могла ни возразить его словам, ни поверить, и на всякий случай решила не принимать за правду ничего из слов румийца. Взяла предложенный кубок, но пить не спешила.
- Оно не отравлено, Хани,- рассмеялся мужчина, и Хани сделалось горячо в груди.
Смех Раша, улыбка Раша. Почему этот человек просто не скажет, что с ним?
- Не верю я вам, - сказала она.
- Твое право, - принял мужчина и отпил из своего кубка. - Вот видишь, я стою перед тобой, живой и здоровый, а черпал я из одного сосуда.
Хани нашла его слова справедливыми, тем более, что жажда высушила рот сильнее засухи. Питье оказалось мягким, в меру кислым, в меру - сладким. Будто и не вино вовсе.
- А теперь, если позволишь, давай поговорим, - предложил Сарф, и указал на один из стульев. Во второй тут же сел сам, закинув ногу на ногу. От него за милю несло смертью и болью, будто человек этот в рукаве прятал мешок, из которого щедро сеял страданиями.
Такой не примет отказа, подумала Хани, и послушно села в кресло. Сейчас расстояние между ней и румийцем не превышало пяти-шести шагов, но даже так Хани не могла отделаться от мысли, что, захоти мужчина причинить ей вред, ему бы даже не пришлось покидать кресло. Легенды говорили, что черные маги могущественны, потому что руками их творит Шараяна. Хани смутно казалось, что ей еще
