- На земле опасно - не хочу проснуться без языка, - пояснил румиец. Он стянул с веток коричневую лиану и пропустил ее между палками на манер корзинного плетения. Не очень быстро и бранясь почем зря. - Это бамбук, - сказал он, похлопав по самодельному ложу. - Прочный, выдержит двоих.
Пока Хани чистила плоды, карманник соорудил над местом ночевки навес из листьев, напоминавших северянке десятипалые ладони. Потом они съели все, до последнего ломтя - плоды оказались сочными, сладкими и утоляли жажду. А всю вторую половину ночи Хани просидела в кустах. К утру она чувствовала себе хуже, чем в башне Шараяны, и Рашу пришлось тащить ее на закорках, благо, влажные от росы заросли начали редеть. Румиец останавливался, когда находил особенно широкие листья - в них собиралась роса и хаватло сразу на несколько глотков.
- Слышишь? - Раш остановился, чтобы перевести дух.
Хани прислушалась, но не услышала ничего, кроме навязчивого жужжания, что кочевало из одного уха в другое.
- Прибой, - на свой же вопрос ответил Раш, посадил ее удобнее и они продолжили путь.
Вскоре они вышли к побережью. Джунгли уступили золоту песчаного пляжа. Волны лениво накатывали на берег, курчавые, словно гривы артумских лошадей. Раш уложил Хани в тень высоких деревьев.
- Отдыхай, kama'lleya, а я осмотрю окрестности - нужно найти, чем наполнить твой привередливый желудок.
Хани слабо кивнула, закрыла глаза, а когда открыла - увидела небывало красное солнце, что катилось к обнятому морем горизонту. Невдалеке уютно пожевывал бревна огонь, А рядом с ним, избавившись от дырявой рубахи, сидел Раш и жарил что-то над костром. Словно почувствовав ее взгляд, румиец обернулся и, с видом заправского волшебника, всучил ей палку, унизанную панцирями с множеством лап.
- Это крабы, - хохотнул Раш, в ответ на растерянность Хани.
Крабы местами почернели, но пахли неплохо. Хотя, памятуя минувшую ночь, Хани пообещала себе больше никогда не доверять одному только запаху пищи. Впрочем, выбора не оставалось. Раш научил ее разбирать панцири и добираться до самого вкусного белого мяса. Насытившись, они долго плескались в море. Не вспоминали ни о башне, ни и том, что в ней произошло. Хани расплела и заново заплела косы, а когда закончила, Раш повалил ее на мокрый песок, недвусмысленно намекая на свои намерения.
- Нужно уходить с берега, - сказал румиец много позже, когда они, насытившись друг другом и не потрудившись одеться, вернулись к чахлому костру. - Ветер поднялся, с моря дует. Как бы мы в шторм не попали.
Хани быстро сполоснула их одежду - пусть дырявую, но единственную, какая была - и дождалась, пока Раш соберет в листья оставшихся жареных крабов. Когда она в последний раз оглянулась на море, воды его чернели и грозили высокими волнами.
Шиалистан
- Хватить искать в хмеле утешение!
Дед размахнулся и выбил из рук регента кружку с вином. Шиалистан, который влил в себя достаточно, с сожалением смотрел на мутное буро-алое пятно на полу. Вина в замке не осталось совсем, но кто-то из воинов Равана распотрошил кладовую и вытащил на свет божий несколько бочонков с раскисшими яблоками и рабы наспех заколотили брагу. На вкус она была, как рвота и Шиалистан заставлялась себя пить, но зато голова мигом делалась тяжелой и невзгодам не было в ней места.
- Зря посуду портишь, - заплетающимся языком пожурил деда рхелец. - Серебреную слуги растащили, жрать не из чего.
- Я лично приволоку тебе пару корыт из хлева, - посулил дасириец и, стоило Шалистану потянуться за кувшином, отодвинул тот на край стола. Мужчины обменялись долгими взглядами, старик подтолкнул кувшин к самой кромке. И толкнул.
Шиалистан потянулся, в слабой попытке поймать его, но вместо этого не удержал равновесия и свалился с табурета, лицом прямо в глиняные черепки и брагу. Он почти не почувствовал боли, только будто кольнуло что-то в щеку и бровь. Зато в одном из осколков кувшина еще осталась брага, и регент жадно влил ее в себя, всю, до последней капли, и вылизал мутный осадок.
- Жалкое создание, - разочаровано вдохнул Раван, поднял перевернутый табурет и уселся на него, наблюдая за внуком.
Долгожданная победа над Шаамом не принесла радости. Дня такого не случалось, чтоб Шиалистан не ловил на себе презрительный взгляд и не слышал шепот в спину. Несколько дней воины стояли лагерем: хоронили павших, собирали оружие и брони. И каждый день он слышал пересуды и разговоры: Шаама славили, а хранителя императорского трона хаяли почем зря. Вскоре за ним и прозвище прицепилось - Короткодухий. Регент скрежетал зубами, но ничего поделать не мог. Наконец, против воли деда, рхелец устроил показательное отрезание языков нескольким болтунам. Этого хватило, чтобы закрыть рты остальным, но Шиалистан знал - такая мера временная.
Вдобавок ко всем бедам, Шиалистана удручала пропажа Живии. Ее не нашли ни среди живых, ни среди мертвых воинов. Солдатня говорила, что вряд ли Черная дева мертва - разве что Гартис передумал и решил прибрать к рукам непокорную рхельку. Большая же часть считала, что Черная дева попала в руки воинов Шаама - части удалось сбежать, хоть остальные дрались до последнего вздоха. В таком случае регент желал рхельке скорой смерти, памятуя, что для Живии значило снова попасть в плен к ненавистным ей дасирийцам.
В Иштар они вернулись не как подобает победителям - с высоко поднятыми стягами в россыпи расшитых золотом кленовых листьев - а будто траурная процессия. Только Раван один радовался и постоянно шутил с солдатней. Шиалистан посматривал на него, и с трудом сдерживал злость - если бы не тот удар, старик был бы мертв и сейчас кормил своей плотью червей, а в столицу вошел Шаам-старший. Но Раван так ни разу и не поблагодарил внука, хоть Шиалистан сделал все в точности по его указке. Напротив, при всяком удобном случае дед ставил ему в вину позорный поступок. А после и вовсе в открытую начал называть 'рхельской подделкой', списывая все беды на порченую кровь Илы. Шиалистан не спорил. Регент сделался молчаливым, и единственный, с кем он говорил всю дорогу до замка, был конь под ним.
Встретили их грязные и перепуганные горожане - Раван позаботился о том, чтобы в городе расплодились слухи, будто военачальник Шаам собирался перевешать всех жителей Ишатара через одного, не щадя детей, стариков и женщин. Люди, и без того перепуганные поветрием, верили чему угодно. Но находились среди них и правдолюбцы. Один такой бросился на Шиалистана с вилами, и на миг регенту даже показалось, что никто не отведет удар, но тут же рядом оказался воин и продырявил горожанина копьем. За плечами спасителя понуро висела неопрятная белая накидка.
Город стал еще грязнее - смрад помоев выедал глаза, копотью дышали кучи подожженных трупов, о еще больше мертвеци лежали под домами и в переулках, а иногда и прямо на улицах. Регент старался не глядеть на распухшие тела, но покойников было слишком много. Уже в замке регент узнал, что за время их отсутствия Хохотунья спровадила к Гартису Первого стража. Впрочем, проку от него было чуть, но все ж Иштар был чище. Дед настаивал на том, чтобы совет выбрал приемника, а после и вовсе заявил, что 'готов' принять на себя эту ношу. Взгляд, которым он ошпарил внука, красноречиво говорил, что отказа Раван не потерпит. Шиалистан устало покорился. Совет, к удивлению рхельца, остался почти полным - кроме Первого стража поветрие забрало только одного. Толстяки жались в кресла, неповоротливые, точно нахохлившиеся на яйцах куры. Шиалистан поймал себя на мысли, что не про всех помнит, кто дасириец, а кто - рхелец. Никто не возражал против Равана не месте Первого стража, так же нашли и нового советника над верой. Всем было все равно, даже Шиалистану. Регент велел издать указ, по которому Шаама-старшего следовало считать изменником, что пошел против воли богов и поднял меч на хранителя престола. Земли опального военачальника Шиалистан отобрал в пользу Дасирийской империи и велел разослать письма всем военачальникам, где следовало намекнуть, что владения Шаама-старшего отойдут тому, то сможет их отобрать. Регент не сомневался, что добыча эта будет легкой - вряд ли у изменника было столько воинов, чтобы оставить в Орлином замке больше пары сотен мечей, и новый 'наследник' скоро даст о себе знать. Шааму-младшему отправили письмо с требованием немедленно явиться к хранителю престола. Шиалистан нарочно не указал причину, и так зная, что письмо 'затеряется' где-то в пути. Те, кто покусится на земли отца, найдет повод полакомиться и сыновьим добром.
