Вадим Сухачевский
Исчезновения — 1.
Ковчег
Они жизнь и смерть определили,
Не поведали смертного часа,
А поведали: жить живому!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Как они исчезают? Детектив Небрат
Не желает ли Истина
В сердце своем опьянения?
— …И вот теперь, друг мой Еремеев, после того, как мы убедились, что случай твой далеко не уникален, пытливый ум должен бы задаться более общим вопросом — ПОЧЕМУ ВООБЩЕ ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ. Как физик я поставил бы еще один, дополнительный вопрос: КАК они это проделывают. И тут возникает целый ряд гипотез, каждая из которых… Впрочем, давай-ка я сначала вторую бутылку все-таки открою, ибо подобный полет мысли нуждается в подкреплении…
Да, вот вторая-то бутылка коньяка оказалась явно лишней. Совершенно лишней она, зараза, была! То есть полет мысли у друга детства Гони Беспалова, безусловно, приключился и даже на какое-то время вовлек мысли Еремеева в свое парение, но сейчас, утром, проснувшись лишь в одиннадцать и борясь изо всех сил с мутотой, он, Еремеев, почти обо всем забыл, и только потрескивал в больной голове заданный Гоней еще до полета вопрос: 'Почему вообще исчезают люди?..'
Он поймал себя на том, что в первый раз за минувшие полгода начинает утро не с привычного уже для себя вопроса: 'Почему исчезла Ирина?' — а вот так вот, более обще. И причина была не в Гоне, появившемся позже, к вечеру, а в этом интернетовском сайте, на который он, Еремеев, случайно натолкнулся еще вчерашним днем. Так он и назывался, этот сайт: ИСЧЕЗНОВЕНИЯ.
Еремеев и не подозревал, что в мире едва ли не ежечасно происходили подобные случаи: люди попросту исчезали, и все дальнейшие поиски исчезнувших захлебывались в пустоте. В электронном океане всплескивались безнадежные голоса:
— Ушел и не вернулся…
— Ушла и пропала…
— До сих пор не найдена…
— …Обращения в милицию до сих пор не дали никаких результатов…
— Господи, кто-нибудь! Умоляю, откликнитесь, если вдруг что-то знаете!..
Ему казалось, что и его уже ослабевший крик пробивается из этого многоголосого хора:
— Господи! Кто-нибудь! Если знаете, если слышите — откликнитесь!..
Не откликались.
И разум не находил ответа. Все было слишком запредельно для него, для разума.
Это случилось три месяца назад. Ирина перед обедом, вдруг спохватившись, выбежала за сметаной в гастроном, что находился от них через дорогу. Еремеев видел в окно, как она вышла из подъезда, как перебежала через улицу, как успела перед самым перерывом проскользнуть мимо толстой женщины в белом халате, уже закрывавшей дверь.
Прошло десять минут, пятнадцать, а она все не выходила наружу. Помнится, он с легким раздражением подумал, что борщ, похоже, придется заново разогревать…
Через полчаса стало не до борща. Он выскочил в одних домашних тапочках и сквозь окна гастронома увидел, что в торговом зале нет никого.
Едва дождался открытия. Толстушка в белом халате подтвердила, что помнит, как вбежала какая-то 'деловая': 'Сметанки ей только!.. А нам на перерыв задерживайся…' Однако продавщица молочного отдела Ирину решительно не помнила. Не подходил перед перерывом никто за сметаной, и все тут!
Еремеев кинулся в подсобку: Ирина, увидев, что дверь закрыта, могла выйти через нее… В подсобке у самой двери два грузчика играли в домино. Зачем-то, спрашивая про Ирину, он тряс у них перед носом писательским билетом старого образца — красной книжицей с изображением ордена Ленина. Хотя вождь был давно уже не в особом почете, но к его абрису грузчики отнеслись с немалым почтением, стали величать Еремеева, возможно сочтя его за прокурора, 'гражданином начальником', впрочем, проку от этого было мало: клялись на чем свет стоит, что сидят здесь не вставая уже два часа, и никакая женщина, тем более незнакомая, за это время мимо них решительно не проходила.
Пожалуй, самые мучительные минуты того проклятого дня — это когда, вернувшись домой, ждал ее еще часа три, строя какие-то совершенно нелепые предположения.
Наконец-таки, не выдержав, помчался в милицию. Но там узнал, что дела по исчезновению заводят никак не раньше, чем через двое суток.
В течение этих двух страшных суток по десятому разу обзванивал всех знакомых, пил, чтобы унять тряску во всем теле, трезвел, снова пил.
Через двое суток дело в милиции, правда, все же завели, но больно уж нехотя. С виду лейтенант, принимавший заявление, был серьезен, но Еремеев чувствовал, что в глубине души он лишь усмехается:
— Сколько, говорите, лет пропавшей-то? Говорите, тридцать семь?.. М-да… А отношения-то с супругой у вас какие были?
То-то и оно, что отношения у них не раз давали трещину — иногда по пустяковым, а иногда и по весьма серьезным причинам. Особенно в последние года два. Однако он предпочел ответить:
— Хорошие отношения.
— Да… — отозвался лейтенант. — Тут как раз, помню, был случай: семидесятилетняя бабка от мужа сбежала, он говорил — уже пятьдесят лет жили с ней душа в душу. А она только спустя два года у дедка какого-то, друга детства, в Сызрани обнаружилась. Так что напрасно вы так сильно тревожитесь — оно, сами видеть изволите, по-разному в жизни бывает.
В частном детективном агентстве 'Виктория' к его беде отнеслись с большей чуткостью, чем в милиции, были достаточно деликатны, чтобы ни о каких дедках из Сызрани не упоминать, а уж о чем там про себя подумали — Господь им судья. Даже выделили для ведения розысков Ирины сыскаря, некоего пожилого Валентина Никодимовича с интересной фамилией Небрат, тот пол суток изводил его самыми, казалось, далекими вопросами касательно Ирины и ее жизни с ним. Однако толку от обращения в эту самую 'Викторию' все равно было чуть — за истекшие шесть месяцев никаких результатов.
Она исчезла. Безнадежно, с концами. Будто тогда вдруг в одно мгновение обратилась в бесплотную душу, сразу растаявшую в мареве дня.
