Замок горного короля

он чувствовал себя не в своей тарелке. Он не мог наслаждаться обрушившимся на него обожанием. Его глаза были устремлены на Мирейна, который ехал как раз перед ним, рядом с королем. Младший принц снова получал свою долю славы и несся в ее ореоле словно на крыльях. По крайней мере в этот момент люди его безусловно любили, и даже страх перед Бешеным был бессилен удержать их в стороне. Они тянулись к Мирейну, замедляя его продвижение, сражаясь за прикосновение его руки или малейшую улыбку. Королевские стражники подались было вперед, готовые оружием защищать принца. Король взглядом остановил их. 'Видите, - говорил этот взгляд, Мирейну не могут причинить вреда. Не здесь и не сейчас. Весь Янон готов ему поклоняться'. Большой зал был открыт длинным летним сумеркам, сверкая огнями факелов. В нем набилось столько жителей Янона, сколько он мог вместить. Те, кому не удалось втиснуться в зал, толпились во дворе рядом и в соседних дворах, ибо даже наименее знатные из пришедших благодаря щедрости короля пировали, как лорды. Мирейн сидел на возвышении под окаймленным золотом балдахином из белого шелка. Его пиршественное одеяние поражало своей простотой - совершенно белое, украшенное жреческим ожерельем, голова была непокрыта, волосы заплетены в одну косу, на лбу, груди и руках украшения отсутствовали. И все-таки от него исходило сияние, столь же ослепительное, как от любого убранного в золото принца Янона. Моранден занял место Старшего Победителя за столом внизу по правую руку от короля и окружил себя разукрашенными князьками. Сам он был одет в черное и ярко-алое, с похожим на каплю крови рубином между бровей. Его компаньоны обращали на Мирейна мало внимания, пили больше, чем ели, и веселились все громче по мере того как угасал свет на небе. Даже танцоры и музыканты не заставили их замолчать. Немного поутихли они только во время церемонии посвящения Патхана в рыцари, Имин же и певцы пели хвалу богу, с трудом пробиваясь сквозь шум голосов. Хотя Моранден предавался разгулу наравне с другими, даже со своего почетного места слева от короля Вадин видел, что чашу принца наполняют редко и что он незаметно, искоса следит за Мирейном упорным непроницаемым взглядом. Однако Мирейн был далек от того, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме собственного восторженного настроения. Он молод, он любим, он будет королем. Его настроение не оставляло места ни для ненависти, ни для страха и уж тем более для простой осторожности. А Вадин, оказавшись в западне у собственных ликующих поклонников, не мог подобраться достаточно близко, чтобы вбить в него немного здравого смысла. Вперед вышел очень молодой певец, совсем дитя, с голосом, подобным флейте, который запел о рождении Мирейна на восходе солнца в разгар великого ритуала бога. Князьки приостановились в своем разгуле, помимо воли захваченные чистотой этого голоса. Лишь один из них, лишенный слуха от рождения или от выпивки, протянул: - Солнцерожденный, как же! Предсказанный, вот уж честное слово. И кто только сочиняет такие басни! Слова прозвучали отчетливо, громко и не в ладе пением. Вадин напрягся, уже готовый вскочить, и медленно осел. Он мог только все усложнить. Мирейн шевельнулся. Его взгляд, который только что сиял, теряясь в созерцании чудес, медленно сосредоточился. И все же принц был еще наполовину в своих мечтаниях. - Кто знает, что произошло на самом деле? - проворчал другой молодой лорд. - Он является сюда, рассказывает красивую сказочку и получает все: трон, замок и королевство. Хорошая работа, скажу я вам, и чертовски быстрая. Певец не сбился, но испуганно взглянул на Имин. Она не шевельнулась, возможно, просто не могла. Мирейн внезапно очнулся. Король схватил его за руку своей тонкой и твердой как сталь, но все-таки заметно дрожащей рукой. Принц не удостоил его даже взглядом. - Стража, - произнес он мягко и четко, - уберите этих людей. Третий лордик взметнулся, отшвыривая свой кубок. - Да! Уберите их, говорит он, прежде чем они откроют слишком много правды. Он обращался к залу, но не сводил глаз с Морандена. Старший принц сидел спокойно и даже пальцем не шевельнул, когда стражники схватили его последователей, хотя те тянулись к нему и выкрикивали его имя. Он смотрел на Мирейна. Песня закончилась, но никто не обратил на это внимания. Певец убежал прятаться за юбки Имин, слишком испуганный, чтобы плакать. Третий буян боролся с захватившими его стражниками, выкрикивая: - Лжец! Он лжет! Никакой он не сын бога. Его мать легла с князем Хан-Гилена. Верховная жрица храма предала бы ее за это смерти, поэтому ее любовник изгнал жрицу и посадил чужеземку на ее место. Однако жрица осуществила справедливую месть. Она собственной рукой убила лгунью. Я знаю это. Мой родственник был там; он видел, он слышал. Это никакой не сын Аварьяна. Вы поклоняетесь лжи. Стражник поднял кулак, намереваясь ударом заставить бунтовщика замолчать. - Нет, - произнес Мирейн. Его глаза были широко раскрыты и сильно блестели. - Пусть скажет все, что его подучили сказать. На миг молодой человек смутился. Даже его товарищи притихли, не отрывая от него взгляда. Он набрал в легкие воздух. - Никто меня не подучил, - крикнул он снова. - Это авантюрист, неизвестно чей сын, присланный с юга, чтобы захватить королевство. Когда он его получит, князь Хан-Гилена потребует и его, и королевство. Мирейн искренне рассмеялся, позабавленный этими словами. - Вот тут, господин, ты себя и выдал. На что бы князю Орсану могло понадобиться королевство, столь удаленное и столь варварское, да еще такое изолированное, как Янон? Он уже правит самым богатым из Ста Царств. - Никакое царство не может быть слишком богатым, - крикнул придворный. Скажи сейчас правду, бастард. Твоя мать лгала, чтобы спасти своего любовника и себя. Но ты ее предал. Она умерла за то, что носила тебя. Ты причина ее смерти. Мирейн вскочил на ноги. Лорднк снова нанес удар, глубокий удар. - Ты проклятый убийца собственной матери, разрушающий все, к чему прикасаешься. 'Иди в Я нон, - умоляли тебя в Хан-Гилене. - Иди, забирай свое проклятие с собой. Король стар, он безумен, он скоро умрет. Янон твой, стоит только взять'. - Он поднял руки в величественном жесте. - Одно лишь они не учли. Янон - это не только король и кучка трусливых лордов. Есть один человек, который силен. Один человек, который помнит свою честь и честь королевства. Пока жив принц Моранден, тебе в Яноне не править. Мирейн вскинул голову. - Полагаю, ты с ним посоветовался? - Он обратил взгляд к Морандену: Дядюшка, этот пересмешник принадлежит тебе? - Он заговорил не к месту, - холодно ответил Моранден, - а что касается истинности того, что он сказал, тебе виднее, чем мне. - Мы все это знаем, - прорвался сквозь нарастающий шум голос Имин, приглушая его. - Я видела это и пела об этом. Это тот, кто был предсказан. Это король, которого дает Солнце. Горе тебе, Моранден из Янона, если ты посмеешь противиться ему. Ибо он мягок и милостив, но я такими добродетелями не обладаю и направлю против тебя всю мощь своего служения. Моранден рассмеялся. - Да еще какую мощь, госпожа певица! Ты всегда была его ручной собачонкой. Блеск золота, хорошо рассказанная сказочка - и твое сердце у него в руках. Посмотри на него сейчас? Хватает воздух как рыба, а все его интриги выплыли на поверхность. - Что он может сказать в ответ на твои чудовищные слова? - Что же чудовищного в правде? Он знает. Он давится ею. И прячется за юбки той, кто имеет наглость защищать его. - Губы Морандена скривились. - Ну и король выйдет из него, если ему нужна женщина, чтобы за него сражаться. - Это лучше, чем король, которому нужна женщина, чтобы думать за него. Моранден вскочил. Мирейн с ледяным спокойствием обратился к нему: - Помолчи, родственник, и я, возможно, прощу тебе то, что твоя марионетка сказала о моей матери. Но я никогда этого не забуду. - Лжец. Иноземец. Бастард жрицы. Я терпел тебя, потому что мой отец любит тебя и потому что ты похож на мою сестру, которую я тоже любил. Но чересчур это чересчур. Главнее моего отца и моей сестры был Янон, а Янон стонет при мысли о таком короле. - Янон, - сказал Мирейн, - не стонет. Стонет только Моранден, душа которого грызет саму себя от ярости, что он не может заполучить трон. В зале царила мертвая тишина. Мирейн взглянул в черные горящие глаза брата своей матери. - А если бы ты и получил его, мой господин, если бы ты добился его, смог бы ты его удержать? - Дитя... - Голос Морандена изменился, стал мягче, и от этого еще убийственнее. - Не один ты любим вышними. И не один Хан-Гилен, который отверг всех богов, кроме Аварьяна, и пыжится от гордости, воображая себя под его благословением. Боги изгнаны, но боги остаются. Она остается, та, что одна равна Аварьяну. Она есть, детка. Есть, была и будет. Это были гордые слова, но заглушенные, лишенные своей силы. - Я посажу ее на цепь. Моранден засмеялся. - Неужто, малыш? Попытайся. Попробуй сделать это сейчас, Солнцерожденный, дитя утра. - Я... не... Мирейн покачнулся. Его рука взлетела вверх, но огонь ее был тусклым, и смеющийся даже не вздрогнул. Мирейн воскликнул: - Моранден! Неужели ты не видишь? Ты тоже марионетка. Тебя используют, тобой манипулируют. Другой голос говорит через тебя. - Я ни одному человеку не игрушка! - Воистину не человеку, но богине и женщине. Моранден набросился на Мирейна, взбесившись от ярости. Вадин увидел, как его господин упал; между ними стена тел, и никакого оружия во всем праздничном зале; это было кошмаром, повторяющим Умпджан, и Мирейн сказался поверженным, прежде чем успел начать сопротивление. Между алым и белым мелькнуло что-то темное, разделяя их и отшвыривая алое к стене. Низкий голос произнес с мягкостью, более уничтожающей, чем любой рев ярости: - Вон отсюда. Моранден пошатнулся, его лицо обмякло, он рухнул на колени. Король смотрел на него сверху вниз. Старый, сильный и грозный, он встретил взгляд