коммерческая — шла еще хуже.
«Социалистический книжный магазин» его вскоре оказался на краю банкротства и, чтобы спасти его от краха, друзья — в том числе Леон Блюм и Люсьен Герр, учредили Комитет Пяти, который взял на себя заведывание делами предприятия. Пэги вскоре разошелся с этим Комитетом Пяти. Он решил самостоятельно основать журнал, не связанный ни с какими директивами партии.
В помещении 8, рю де ла Сорбонн, в том же Латинском Квартале, в 1900 году вышел первый номер его знаменитого «Двухнедельного Журнала» — («Кайэ де ла Кензен»), который ценой невероятных усилий и хлопот со стороны Пэги, продолжал выходить до самой его смерти: Пэги был убит на войне 5 сентября 1914 года, за день до исторического сражения на Марне.
В своем журнале Пэги познакомил широкую французскую публику с произведениями многих замечательных авторов; в нем были напечатан «Жан-Кристоф» Роман Роллана, произведения М. Бареса, А. Сюареза, Д. Галеви, братьев Таро и др.
Журнал Пэги имел большое влияние на духовную жизнь французской интеллигенции, т. к. являлся органом связи для всех тех, кто стремился к моральному, политическому и духовному обновлению, независимо от партийного духа и мнения различных литературных групп.
Участь капитана Дрейфуса, ставшего жертвой несправедливого обвинения и расовой ненависти, глубоко волновала Пэги, — так же, как и всю тогдашнюю элиту и всю Францию. Как свидетельствуют Жером и Жак Таро в своей книге, посвященной Пэги («Наш дорогой Пэги»), Пэги в своем ощущении считал дело Дрейфуса явлением не только общественно-политического, но и метафизического порядка:
«Он видел в Дрейфусе символ судьбы Израильского народа, предназначенного быть постоянной жертвой для искупления других народов. Он, в своем понимании, облачал Дрейфуса в тройную тогу: жертвы, героя и мученика».
Пэги хотел видеть Дрейфуса не только помилованным под давлением общественного мнения, как это было на деле, но совершенно реабилитированным, освобожденным, перед глазами всего мира, от малейшего подозрения, — что случилось значительно позже, после его смерти.
В те счастливые времена, когда несправедливое обвинение одного человека вызвало такое возмущение, никто бы просто не поверил, что в ХХ-ом веке людей станут уничтожать в лагерях смерти и сжигать в крематориях!
Как и почему Пэги перестал быть атеистом и пришел к вере в Бога? Кто повлиял на него? — Точно мы, вероятно, никогда не узнаем.
Быть может, он обязан своим обращением философии Бергсона, который с такой последовательностью вскрыл несостоятельность материалистических учений; может быть, как на Эрнеста Психари, на Пэги повлиял его друг Маритэн? Может быть, сама атмосфера его родного города, культ Жанны д’Арк, которым он был окружен в детстве, заложили в его душе семена веры — позже давшие всходы? Можно предположить, что, подобно многим будущим исповедникам первых христианских веков, сам того не зная, Пэги уже и тогда был истинным христианином по духу. Замечательно и то, что, обратившись к вере, Пэги остался в стороне от католической церковности, так же, как будучи социалистом, чуждался социалистической партийной ортодоксии.
Значительная часть произведений Пэги посвящена Жанне д'Арк. Форма его поэм оригинальна и необычна. Это, порой, почти что рифмованная проза, в которой фраза то сокращается, то растягивается до бесконечности, то опять принимает все отличительные признаки, свойственные поэзии, в зависимости от настроения автора. В целом, однако, поэмы Пэги поражают глубиной своего содержания и силой, с которой они воздействуют на воображение читателя.
Поэма «Ковры», посвященная святой Женевьеве, ближе по форме к классическим образцам.
Женственное начало, олицетворявшееся для Пэги сначала в образах Жанны д’Арк, спасительницы Франции, и Св. Женевьевы, спасительницы Парижа, приводит его, в последнем цикле его творчества, к образу Евы — первой женщины.
Поэма «Ева» — произведение совершенно необыкновенное, подобного которому не было ни в одной литературе — по форме, не говоря уже о других ее качествах. Она написана как бы вразрез со всеми общепринятыми литературными правилами: представьте себе поэму в 320 страниц, по шесть строф на странице, которая не имеет ни глав, ни отделов, ни подразделений.
Написанная классическим александрийским стихом, эта поэма местами похожа на бесконечную церковную литанию. Одна и та же строфа повторяется в течение ряда страниц, меняя лишь рифмы и прилагательные. Иногда два стиха, с незначительными изменениями, повторяются через известные промежутки времени, — но несмотря на повторения, появляется всякий раз новая тема среди этого повторения строф — из прежней литании развивается новая, которая ведет нас всё дальше и так до конца поэмы.
Если бы Пэги не опубликовал «Еву» еще при жизни, можно было бы подумать, что после его смерти, какой-нибудь невнимательный издатель напечатал все его рукописи подряд, не разбираясь, где поправки, где варианты одних и тех же частей, да еще прибавил к этому все найденные черновики.
Но творческие приемы Пэги на деле свидетельствуют о большом искусстве. Поэма так замечательно построена внутренне, что композиция ее граничит с чудом. Удивительный ритм стихов Пэги увлекает читателя, гипнотизирует и очаровывает его, заставляет его перейти как бы в иной мир из земного плана.
Невольно спрашиваешь себя: быть может, это и есть то высшее искусство, утраченное в глубокой древности, когда поэты были магами и умели словом совершать чудеса?
Поразительна также сила выразительности Пэги: он, порой, берет одну рифму и исчерпывает ее до конца во всех ее возможностях, включая самые редкие слова, иногда вплоть до научных терминов. Такой прием у другого поэта был бы утомительным, но у Пэги он очарователен.
Центральной фигурой поэмы «Ева» является Христос.
Поэт поклоняется Ему в Его человеческом, умаленном облике и в Его божественной природе Слова.
Рождество Христово для него — сосредоточение всех времен — прошлого, настоящего и будущего, явление для всех народов — древних, классических и современных:
Концепция о Спасителе, о Котором пророчествуют не только пророки, но все благородные и великие
