читал, получил вчера.
Очень одобряю идею Вашу заняться Державиным и Фетом, а говоря
Фете — сам собою вспомнится и Г. Иванов («тополя — поля» и т. д.). Кстати, А<дамович> опять напал на Вас (за что, собственно, и почему?) в статье о Г. И<ванове> в последней книжке «Н<ового> ж<урнала>»[217].
Не знаю, видели ли Вы его статью о «Н<овом> ж<урнале>» в «Р<усской> мысли»[218] недавно, но о поэтах он говорит каким-то неприятным тоном, свысока, одним кладет в рот леденец («Искусства сладкий леденец» Г. И<ванова>), других, откладывая, обещает в другой раз похвалить — что это за способ?
И<рина> Н<иколаевна> и я шлем наш привет Вашей супруге и Вам.
Ваш Ю. Терапиано
41
10. IX.58
Дорогой Владимир Федорович,
Чувствую себя виноватым перед Вами, но я был три недели болен, а затем ждал начала сезона, — открытия «Соединенных Издателей» — единственного магазина, где была еще надежда найти трилогию Алданова «Ключ — Пещера — Бегство»[219].
Эта трилогия, как сообщил мне на днях их магазин, — распродана, и нет надежды получить ее — обычная судьба популярных довоенных изданий.
Вашему другу остается только поискать эти книги в Германии — «случайные» или у частных лиц — м. 6., и найдет.
«Гурилевские романсы» получил— спасибо!
Никаких поправок от себя, не снесясь с автором, «Рифма» не делает, поэтому, если возникнет какой-нибудь вопрос, непременно обратятся к Вам.
Вот (мой личный) вопрос: на стр. 4, в сноске: «В 1926 году Пушкин…» — почему: «В 1926 г.»?
Как только составится комитет «Рифмы» — передам ему Вашу рукопись. Пока до сих пор идут разговоры о составе к<омите>та, дело затянулось по вине 2 лиц, но не стоит рассказывать: «как и почему» — и так ясно, мы же ведь русские, да к тому еще и эмигранты!
Надеюсь, однако, что теперь уж «дело близится к концу».
Всё у нас так… Вот и слух о «журнале Берберовой и Маркова» тоже оказался не тем, чем есть на самом деле, а «способ действовать» Берберовой — тоже эмигрантский…
Очередь «Рифмы» представляется в таком виде: 1. посмертная книга И. Яссен[220]; 2. книги депортированных поэтов Раисы Блох и М. Горлина (две в одной), на которые «Рифма» ставит лишь «марку», затем — «Гурилевские романсы»… Итак — будем ждать.
Вы, конечно, уже знаете о смерти Георгия Иванова.
Умер он от сироза печени — очень мучительной, затяжной болезни, агония одна длилась 68 часов. Перед смертью он все ждал — и не дождался — выхода книги стихов[221] , которые издал ему «Н<овый> ж<урнал>».
Очень жаль И<ванова> как поэта; как человек — он был «трудный и сложный», много напутал в жизни и сделал себе много врагов, — но теперь как раз эта сторона отошла, остались только стихи.
Интересно будет увидеть его новую, сейчас уже посмертную, книгу.
В Париже среди русских литераторов было поветрие болезней: были оперированы Софья Прегель и С. Маковский (в его годы — 81 г.), к счастью, операции (аппендицит и гнойный аппендицит Маковского) прошли хорошо, и теперь они поправляются.
Был здесь проездом Ю. Иваск, но занимался и говорил больше о литературных архивах[222], чем об «О<пытах>» и литературе, т<ак> ч<то> впечатление у нас о нем осталось смутное.
«Опыты» слишком удалены от Парижа, чтобы стать, как «Числа», «своим журналом», благодаря чему они «ни то ни се» — не «просто журнал», как, например, скучный «Н<овый> ж<урнал>» или гнусное «Возрождение», и не «настоящий литературный ж<урна>л», которым они могли бы стать, — какой-то не вполне воплотившийся эстетический опыт!
Я тоже перечитал недавно Гончарова («Обрыв») — и был многим разочарован. Чего-то весьма существенного Г<ончарову> не хватает, — думаю, как раз «писательской органичности», говоря попросту — таланта.
В Париже сейчас еще «летний сезон» — до конца сентября, нет ничего нового.
Желаю Вам всего доброго. И<рина> Н<иколаевна> передает Вам привет.
Ваш Ю. Терапиано
42
9. XI.58
Дорогой Владимир Федорович,
Наконец комитет «Рифмы» образовался и приступил к действию. Вчера сдал Вашу рукопись, она вскоре пойдет в набор.
Выйдут две книги покойных — находившиеся давно в печати; книга Раисы Блох (погибла в депортации) и И. Яссен, а затем — Ваша. Книга Р. Блох готова, это вопрос дней, книга Яссен — должна быть готова в декабре, т<ак> что Ваша — в начале 1959 года. (Ошибку исправил).
Какая ужасная история с Пастернаком! И он был неосторожен: ведь знал же, с кем имеет дело, когда передавал за границу свою рукопись. Напечатать хочется каждому; но он ведь имел уже в 1956 г. письмо от редакции «Нового мира», с детальнейшим разбором, так что у него не могло оставаться сомнений в том, как большевики будут относиться к его книге. (Опубликовано это письмо в «Лит<ературной> газете» от 25/Х.)
А эмиграция, с своей стороны, выявила всю «контрреволюцию», которая содержится в «Д<окторе> Ж<иваго>». В результате пришлось каяться и просить позволить остаться в России, т. е. верх унижения и несчастья. Что именно заставило — можно только гадать (семья? судьба сыновей? прямая угроза лично ему?). Конечно, я рассматриваю это в плане отношения к человеку. В плане же политическом ход с Н<обелевской> премией дал, что должен был дать — международный скандал, и еще раз подтвердил, какие в «свободной» СССР существуют порядки. Впрочем, только самые наивные иностранцы могли в этом сомневаться и раньше. В общем, все здесь жалеют П<астернака> и находят, что его положение воистину ужасное.
Что же касается до оценки романа, французская критика находит в нем ряд недостатков с точки зрения композиции романа, обнаруживающих, что автор — поэт, а не прозаик, но, наряду с этим, отмечают ряд замечательных образов (особенно — природа и человек) и в общем считают произведение «замечательным», «заслуживающим премии».
Я не читал французского текста, хотя мог бы. Говорят (читавшие), что перевод сделан не блестяще и чувствуется, что это «перевод с перевода». (Я жду русского текста.)
Еще хуже — перевод, сделанный в Голландии группой каких-то «Ди-Пи» с италианского на русский —
