и получали. О чем мечтали, то и происходило. Для них не было близкого и далекого. Они всегда были в центре пространства и времени. Что они видели, то могли передать, но не словами, а песней и танцем. Все живое было им близко, как собственная кожа. Любую боль они ощущали как свою собственную. Никогда они не жаловались на голод и холод. Их святыней был огонь. Во сне они прижимались к земле. Вода означала для них жизнь.
Но они никогда не говорили о жизни. Даже долгими вечерами, сидя вокруг своих дымящихся костров.
Жили они группами. Спокойно переносили все тяготы. Если же вдруг случались времена изобилия, они буйно наслаждались им. И тогда текли потоки вина, сало капало со сковородок, далеко слышны были песни и шум дикой пляски.
Они презирали законы, которые навязывал им «другой» мир. У них была тайна, о которой сами они лишь догадывались. И ничему на свете они не придавали такого значения, как молчанию — сокрытию этой тайны, внутри которой они и жили, как в большом прозрачном шаре.
Прошло не так уж много времени с тех пор, как семья Гайни со всем своим скарбом кочевала с места на место. Привычные к дождю и палящему солнцу, к голоду и изобилию, всем довольные, беспечно тянулись они в своих разноцветных кибитках через всю страну, благодарные каждому доброму уголку на берегу какой–нибудь речушки, послужившей им местом отдыха после утомительного пути. В черном шатре, истрепанном ветрами и долгими годами, было достаточно места. И прежде всего потому, что старшие сыновья спали под открытым небом. В палатке располагались на ночлег женщины и младшие дети. И пока их не сморит сон, наблюдали оттуда за отцом, который еще долго сидел у костра с другими мужчинами, помешивая угли. А иногда на фоне неба вырастала черным контуром фигура бабушки. И когда, ближе к ночи, в узком просвете палатки изменялось расположение звезд, с неба спускался месяц и с доверчивостью кошки усаживался бабушке на плечо, а она тихим голосом не переставая нашептывала небу старинные слова своего языка. Так казалось иногда засыпавшему Гайни и его многочисленным братьям и сестрам.
Одежда бабушки не отличалась от одежды других женщин племени. Но было в бабушке что–то особенное, как будто таинственный дух далекого прошлого, бесконечных путей и трудов. А в глазах ее читалось знание тайны и силы. Она была не просто одной из старых женщин рода, она была похожа одновременно на всех женщин всех народов, которые жили и живут на Земле.
Ее руки, коричневые и жесткие, были покрыты трещинами, как кора древнего дерева. Прикосновение их было шершавым. А какой целительной силой они владели, об этом могли рассказать те, кому старая Пипа Рупа принесла облегчение, наложив руки на больные места.
А потом случилось нечто невообразимое: несмотря на то, что вольная жизнь, воздух, ночное небо, ежедневная езда и шум все новых и новых рек неотъемлемо принадлежали этим людям, были их предназначением…семья однажды вдруг поддалась на уговоры речистых отцов города оставить кочевую жизнь и снять красивую и просторную квартиру в новом доме на берегу реки в Маленьком городе.
ГЛАВА 3. О ГОСПОДИНЕ И ГОСПОЖЕ ФАНГЛИНГЕР И ИХ СЫНЕ
Прямо над квартирой Гайни, расположившейся у самой земли, на втором этаже этого дома, жил вместе со своими родителями Гауни — второй мальчик, о котором необходимо рассказать в этой истории. Гауни выглядел как все другие мальчики Маленького города, и лет ему было ровно столько же, сколько и Гайни. До того как он и его родители переехали в новый дом на берегу реки, они жили в маленьком одноквартирном домике, который с течением времени стал им маловат.
Родители Гауни пользовались во всех многоразличных воровских кругах прекрасной репутацией: они были единодушно признаны королями всех карманников! Не было на свете таких карманов, которые они не могли бы обчистить в один момент. Не было и таких карманных часов, которые после легкого прикосновения не продолжили бы свое тиканье в их карманах. Там, где они появлялись, исчезали бумажники у законных владельцев, пропадали золотые кольца с пальцев дам. В гостиницах и в конке — предшественнице трамвая, в театре и на улицах — оживленных или безлюдных — да где угодно находилась возможность применить профессию!
История знакомства г–на Фанглингера с г–жой Фанглингер, хоть и не относится непосредственно к нашему повествованию, однако заслуживает того, чтобы ее привести здесь, так сказать, в скобках.
Господин Лангфингер (ах, извините! Этого говорить было нельзя. Господин карманник обладал прекрасными манерами, но ему не повезло с фамилией: в переводе с немецкого это означает попросту «вор». А в этих краях говорили по–немецки. Не мог же он жить с такой неблагозвучной фамилией! Пришлось переставить пару букв).
Итак, господин Фанглингер жил холостяком и, чтобы не умереть со скуки, произносил время от времени длинные монологи. Бывало, он громко поучал себя: «Дорогой мой, поскольку ты холостяк, и у тебя нет никого, кто мог бы содержать в порядке твою одежду, ты должен сам следить за всем. И прежде всего, разумеется, за самым главным — за карманами. Первое: карманы должны хорошо застегиваться (сам знаешь почему). Достигается это посредством крючков, молний и правильно размещенного (двойного) ряда кнопок.
Второе: карманы ни в коем случае не должны быть рваными, иначе слишком просто лишиться всего того, что раздобыто с таким непревзойденным искусством (и с таким риском для жизни). И вот сегодня, приведя свои карманы в порядок, ты снова выбираешь самый выгодный — длинный и людный — маршрут конки. На этом пути постоянно прибавляются новые пассажиры — и все с карманами (надеюсь, еще не обчищенными). И при этом за целых два часа езды тебе придется купить только один билет!» Г–н Фанглингер был к тому же еще и экономным. А это очень хорошая черта характера.
И вот как–то раз он стоял с приветливым лицом в вагоне конки. Вот он охотно помог пожилой даме занять место. Вот поддержал господина инвалида, когда тот садился в конку, и заботливо проводил его до сиденья. Какое–то время он даже подержал на руках младенца, оказав любезность молодой матери. Он попросил дородного господина, по всей видимости, мясника, разменять деньги. Сплошь удобные случаи! После этого все, кто с ним соприкасался, ехали, ничего не подозревая, дальше с пустыми карманами и кошельками, но счастливые соседством с таким милым, безотказным господином.
Итак, г–н Фанглингер стоял со скучающим видом и рассеянно поглядывал в газету, которую изучал пассажир у окна. Г–н Фанглингер был сейчас не очень внимателен, поскольку подсчитывал в уме свою нынешнюю добычу. В его многочисленных карманах были определенным образом размещены: трое мужских часов с золотыми цепочками, массивный золотой перстень, пять тугих кошельков, кольца и что–то еще, прихваченное прямо в упакованном виде (вдруг там что–то ценное?) Он уже начал прикидывать, не лучше ли заблаговременно покинуть конку и затеряться в толпе, когда… что? Что это было? Нет. Это невозможно. Это просто неслыхано! Г–н Фанглингер неподвижно застыл на месте, мысли же его при этом форменным образом кувыркались! Наконец ему удалось сосредоточиться на движениях маленькой нежной ручки, которая с бесконечной осторожностью опустошала один за другим его карманы. Двойной ряд кнопок? Особые меры предосторожности? Все напрасно. Рука побывала там. Кнопки расстегнуты, карманы пусты. Г–н Фанглингер переживал настоящую бурю самых противоречивых чувств: от гнева до внезапно пробудившегося профессионального интереса. Все, что с ним в настоящий момент происходило (что он и сам не смог бы сделать лучше), было делом рук серьезного конкурента. Кто же это? Быстрый взгляд вниз… Там стояла, приветливо улыбаясь, девочка–подросток, хорошенькая, аккуратно одетая. В тот момент, когда последняя вещица покидала карман пальто г–на Фанглингера, лицо девочки выражало разве что некоторую скуку, но ни малейшей сосредоточенности. Г–н Фанглингер мгновенно и до мельчайших деталей разработал план дальнейших действий. Итак, ему представилась редкая возможность понаблюдать за конкурентом «в работе» (может быть, кое–что позаимствовать?) Г–н Фанглингер вынужден был признать, что девушка едва ли уступает ему, лучшему из всех карманников(!) в ловкости рук, и это сильно его беспокоило. Еще несколько лет — и она превзойдет его. Это, по–видимому, бесспорно. Не полезнее ли объединиться с юной дамой, чем разоблачить ее сейчас со скандалом, а в результате приобрести себе врага?
И вот г–н Фанглингер, улыбаясь, проделал все то, что за это время придумал.
