— Сам слушай.
Взрывы гремели то в одном, то в другом конце станции. Потолок потрескался, и оттуда сеялись пыльные струйки.
— Пойдем уточним обстановку. — Фотиев надел фуражку и, сутулясь, зашагал к двери. Акулов еле поспевал за высоким длинноногим комендантом.
На путях было безлюдно. Солнце еле проглядывало сквозь бурые облака дыма. Над поселком по- прежнему плыли серые пыльные волны: беженцы уходили подальше от врага.
Иван Сергеевич думал о том, как бы скорее отправить раненых и удержать железнодорожный мост через речку возле самой станции. Из штаба передвижения войск его категорически предупредили о назначении этого моста в качестве запасной переправы. Теперь он беспокоился, как там охраняется мост, хорошо ли подготовились к обороне.
Откуда-то вынырнул заметно хромающий Мороз. На его хрящеватом длинном носу краснела ссадина, всклокоченные рыжие волосы топорщились копной на крупной голове. Он показал, где упали невзор- вавшиеся бомбы. Комендант отметил места на карте станции. Подошли и другие наблюдатели. Фотиев и от них принял рапорты.
— Кто же поведет состав? — спросил он Акулова.
— Бригада Палкина.
— Справятся ли? Они ведь двое суток без отдыха.
Акулов хорошо знал Палкина и его ребят. Потому без колебания подтвердил:
— Справятся! А как там главный путь? — Акулов заглянул в карту. — Э-э, черт! Целых пять мин. Как же отправлять, если бомбы? Товарищ Мороз, попроси-ка сюда машиниста Палкина.
Рыжий парень молча козырнул и захромал по шпалам.
Командиры задумались, как быть. Бомбы замедленного действия — страшная тайна. Гадай, когда они взорвутся: может, до отправления, может, после...
А за рекой уже начиналась перестрелка. Надо спешить. Надо успеть во что бы то ни стало.
2
Трофим Федотович Палкин догадался: неспроста вызвали его к начальнику станции. Кто же приглашает машиниста на беседу, если рейс ожидается обычный? Выслушав Акулова, он расстроился, но виду не подал.
— Насчет трудностей ясно: война есть война...
Переминаясь с ноги на ногу, попросил:
— Ежели что, то семья у меня тут. На этот поезд? Нет, не управимся. Кто ж его ждал, немца-то, так скоро...
Палкин родился в Шаромыше, здесь же обзавелся семьей, вырастил детей. Горько пятидесятилетнему человеку узнавать о беде, надвигающейся на родные места. По разговорам он догадывался об эвакуации станции. А как же семья? Куда с Екатериной? Ему представилось, как немцы ворвутся в Шаромыш, начнут глумиться над всем дорогим ему. Вот и сад вокруг вокзала. Сами его вырастили. И депо, хотя и маленькое, необорудованное, но построено своими руками.
И чем больше он думал, тем сильнее серчал на армию. Учили, поили, кормили, одевали. Самую здоровую силу послали в войска. А они бегут... Ну, впервые дни оно понятно. А то ведь третью неделю.
Когда он возвращался к паровозу, вдалеке за поселком неожиданно зачастили выстрелы. Кто там стреляет? Нашли время для учений...
На душе было тревожно, неспокойно.
— Ты, Павлуша, побудь тут, я скоро, — сказал он своему помощнику Смирнову. — В случае чего, дай длинный гудок.
— Работы не будет?
— Попозже...
Помощник прислушался к отдаленной перестрелке, подумал: «Старику не по себе. Ясно, семья немощная. Давно надо было отослать. А куда? Страна большая, а ехать некуда. Свое гнездо тут. А где-то кому нужен лишний рот, лишняя кровать в квартире?»
Машинист, чуть сутулясь, перебежал пути. Высокий, сажень в плечах, заторопился он на край улицы.
Дома его встретила десятилетняя внучка. Она катала в кресле бабушку вокруг цветочной клумбы. Трофим Федотович резко замедлил шаги, оглядел свое хозяйство. Яблони заметно отцвели, окутались свежей листвой, как зелеными шалями. Вдоль забора поднялся малинник — все выращено, выхожено своим трудом, полито своим потом...
Он открыл калитку и вошел.
Глаза жены смотрели тревожно и вопрошающе. Чем ее утешить? Разве она поверит, если он скажет, что на станции рвутся игрушечные хлопушки? А куда ее отправишь? Дочка и зять с первого дня в армии. Ни слуху ни духу. А может, все обойдется? Может, немца остановят? Может, его заманивают, чтобы потом одним ударом покончить со всей фашистской армией?
— Вы ели? — озабоченно спросил Трофим Федотович, словно это было главным в данный час. — Ты что, Галочка, притихла?
Он гладил льняную голову внучки, а она чувствовала, как необычно вздрагивают пальцы деда.
— А мы тебя не ждали. И воды не погрели, — виновато отозвалась внучка.
— Галя, беги поставь самовар.
Трофим Федотович хотел остановить жену, но потом решил: так лучше.
Внучка нехотя побрела к дому, оценивая поведение взрослых по-своему. Дедушка рассеян, дрожат руки, наверное, боится бомб. Бабушка куда-то собралась, только куклу не упаковала. Поедут! Хорошо ехать! И ее маленькое сердечко замирало от восторга и нетерпения. Какой тут чай!..
Трофим Федотович взял сухую жилистую руку жены, вкладывая в пожатие всю нежность и доброту.
— Все будет хорошо, Катенька, — сказал он. — А меня вот в поездку посылают.
Екатерина Самойловна не сразу осознала смысл сказанных им слов, а когда поняла, всполошилась:
— А у тебя и сундучок не собран. Галя!.. Галочка! Нарви дедушке зеленого луку, сала отрежь. Ах ты, незадача какая!
За поселком стрельба разгоралась, рвались гранаты, стрекотали пулеметы. Где-то на краю станции громыхнула бомба. Красным пятаком проглянуло сквозь темный плотный дым солнце.
Трофим Федотович осторожно погладил руку жены.
— Ты бы не выходила, Катя.
— Так спокойнее, — возразила она, — все видно. А теперь унеси меня, Троша.
И она потянулась к нему, крепко обхватила белыми худыми руками его мускулистую, бурую от загара шею. Он бережно поддержал ее недвижные ноги.
— Легонько, Троша...
Ей вспомнилось, как когда-то, давным-давно, вечером в Иванов день, на берегу речки у костра он, молодой, чубатый, подхватил ее на руки. Она испугалась, прижалась к нему и прошептала: «Легонько, Троша...» То было их объяснение в любви.
Трофим Федотович внес ее на крыльцо, опустил на кровать в светлой горнице, заметил, что комод опустел, а на вешалке нет одежды.
Екатерина Самойловна упредила его:
— В углу, под тополем убрано, стрелочникова Глаша помогала. — Она виновато и робко улыбнулась: — Так, на всякий случай, Троша. А ты когда вернешься?
Он промолчал. Когда? Палкин и сам этого не знал.
