рыболовным флотом.
Правда, лет пять назад, когда я последний раз оказался на Брайтоне и зашел к Марику в его кабинетик за кондитерским отделом на втором этаже «Интернэшнл фудс», он, наливая нам по рюмке, сказал с укором:
– Ну зачем ты написал, что у меня есть рыболовецкий флот?
– А что, разве нет?
– Конечно, нет. Я тут из-за этого имел цорес [9] с налоговым инспектором.
– Марик, – сказал я. – Ты знаешь силу слова? Ты читал Библию? Там сказано, что по слову Его появились земля, свет и все остальное. Я, конечно, не Бог, но мое слово тоже что-то весит. Вот увидишь, скоро у тебя будет если не флот, то пара сейнеров точно! И давай за это выпьем, аминь!
И таких биографий на Брайтоне десятки – от хозяина книжного магазина «Черное море» до хозяйки первой «Русской аптеки» и первых владельцев русского кинотеатра «Метрополь» и ночного варьете «Распутин». А еще здесь можно за полцены купить одежду и мебель всех именитых итальянских дизайнеров, французскую парфюмерию, канадские дубленки и астраханскую осетровую икру, запрещенную к ввозу в США. Короче говоря, здесь можно прожить всю жизнь, никуда не выезжая, потому что здесь есть все, что нужно для одесского счастья, – море, солнце, музыка, вкуснейшая еда и грудастые невесты со сдобными бедрами, которые особым, сногсшибательным образом закругляются вверх только на брайтонской диете и снятся очкарикам всех соседних иешив и синагог.
Мэтью хотя и не был знаком с Мариком, купил у входа в «Интернэшнл фудс» два сочных хачапури и пересек Брайтон-авеню. Жадно (но так, чтоб не облиться их горячим соком) кусая их на ходу, он прошел еще квартал до деревянного «бродвока» – широкого, на сваях променада, тянущегося на несколько километров вдоль океанского берега. Конечно, насколько мы знаем, такие променады есть в Сочи, Атлантик-Сити, Лос-Анджелесе, Марбелье и, возможно, еще где-то, но где бы они ни были, они не идут ни в какое сравнение с брайтонским «бродвоком». Во-первых, потому, что только здесь, прямо на «бродвоке», есть бывший грузинский, а теперь «Tatiana Grill» ресторан, где прямо при вас вам пожарят на гриле все, что угодно, – от цыпленка табака и шашлыка из юного ягненка до люля-кебаба и только что выловленной каспийской осетрины. Во-вторых, только здесь вы можете сутками играть в шахматы и шашки, «забивать козла» и обсуждать все политические новости мира с бесчисленным количеством настоящих перворазрядников, мастеров и гроссмейстеров одесской шахматной школы. И в-третьих, только отсюда, с этого «бродвока», вы можете видеть в бинокль дельфинов, взлетающих над волнами поодаль от берега, и в тот же бинокль совершенно бесплатно разглядывать пышных брайтонских красоток, загорающих на золотом пляжном песке прямо под променадом.
Ну где еще вы найдете такое уникальное сочетание?
Ладно, будем объективны и признаем, что и другие бродвоки обладают некоторыми достоинствами. Например, все калифорнийские бродвоки примечательны массовым катанием геев на роликовых коньках. А бродвок в Марбелье – обилием самых дорогих европейских бутиков. Но разве это идет в сравнение с брайтонским бродвоком?
Мэтью Гросс присел со своей шахматной доской на свободную скамейку и уже через пару минут оброс пожилым плешивым партнером по игре в шахматы и дюжиной болельщиков в возрасте от семи до семидесяти лет. Конечно, он не спешил ни выиграть, ни проиграть. Чем вязче и медленнее шла игра, тем острее разгоралась полемика присутствующих по поводу ночного сна.
– Нет, а вы слышали сегодняшнее радио? У этого Обамы папаша был не только коммунист, но еще пьяница и бабник, ни одной юбки не пропускал!
– Ну и что? При чем тут? Ландау тоже был еще тот ходок!
– А Наполеон?! Ему даже во время военных советов привозили графинь и баронесс, он их имел в задней комнате прямо во время заседания!
– Та ты щэ за Александра Македонского вспомни!
– Не, Македонский был гей. А Обама-старший был коммунист.
– Вот именно! Лучше бы он был гей! Тогда бы мы не имели этого в Белом доме. А теперь хрена с два его оттуда выкуришь! Правильно у том сне показали – коммунисты сами от власти не уходют!
Тут Гросс, чья феноменальная память хранила каждую деталь этого сна, стал ловко подбрасывать дрова в огонь этой дискуссии:
– А как правильно? «Я, юный пионер, торжественно клянусь» или «торжественно обещаю»?..
А разве в Одессе зеков не возили в хлебных фургонах? А в Москве возили, мне мама рассказывала. А у вас нет? Выходит, этот сон не мог одессит сочинить, так получается? А вы говорите, Одесса – кузница гениев! А вы мне можете назвать хоть одного гения – нашего, с Брайтона? Нет, за Марика из «Интернэшнл фудс» вы мне не говорите, он талантливый бизнесмен. А я имею в виду какого-нибудь компьютерного гения…
Ну хорошо, а эти стихи – «Бараку Обаме письмо я написал»? Что, на Брайтоне нет поэта, способного сочинить под Лейба Квитко?
Но сколько ни раскручивал Гросс своих партнеров и ни затягивал эндшпиль, эту партию он проиграл – никакой наводки на авторов TND-7/8 ему найти на Брайтоне не удалось.
15
Москва – Нью-Йорк
Суббота, 9 июля
Дети, конечно, цветы жизни, но иногда эти цветы так орут, что никакие ушные затычки не помогают. А если вы в самолете и на десять часов прикованы к своему креслу в метре от такого орущего цветка, то ваша любовь к детям может через пару часов перейти совсем в другое чувство.
– Это еще что! – сказал майору Грущо его сосед по креслу. – Вы бы полетали пару лет назад, когда американцы везли в Америку усыновленных детей из наших детдомов! В каждом рейсе было по 15–20 детей и в основном грудного возраста или чуть старше. Вот тогда было весело! Но с другой стороны, вы бы видели, как эти новые американские мамы и папы их нянчили! Как все десять часов полета носили их на руках! Я человек любопытный, я выяснял у них подробности. Оказывается, даже когда они ехали за этими детьми куда-нибудь в Сыктывкар, Нарьян-Мар или на Дальний Восток, это все равно обходилось им не меньше 20 000 долларов! Представляете? Посреднические фирмы драли с этих людей от двадцати и выше тысяч! И они платили! Я говорю: почему? Вы же можете даром вывозить детей откуда угодно – из Африки, Азии и даже из Румынии! И знаете, что мне объяснили? Оказывается, только русские дети, ну, еще и украинские, похожи на американцев – такие же белобрысые или рыжие и такие же конопатые! То есть выглядят, как родные! Но год назад все это кончилось – когда одного мальчика, Артема Савельева, американские родители посадили в самолет и вернули обратно.
– Ну, не только поэтому, – сказал Грущо.
– Да, не только, – согласился словоохотливый сосед. – Но у нас в стране почти миллион сирот, прямо как в двадцатые годы. И по статистике, американцы каждый год вывозили от 6 до 20 тысяч. За двадцать лет посчитайте – минимум сто тысяч. Так? Из них семнадцать детей в Америке погибли. Ужасно? Конечно. Но возьмите – если, конечно, найдете – статистику смертности в наших детских домах. Сколько погибает там?! И сколько усыновленных детей вернули в детдома русские приемные родители? А? Знаете?
Грущо пожал плечами. Честно говоря, его эта тема мало интересовала. Но разговор с соседом отвлекал от страхов за своего сына.
– Так я вам скажу! – сказал сосед. – Только в прошлом году – восемь тысяч детей! Американцы вернули одного мальчишку, а русские – восемь тысяч! И я их не виню. А знаете почему? Потому что и американцам, и русским у нас подсовывают детей с липовыми справками о здоровье. Они берут вот такого чудного грудного малыша – здорового, с голосом, как иерихонская труба, а через пару лет выясняется, что у него врожденный дебилизм, потому что его родители были алкоголики.
Грущо усмехнулся:
– Ваша фамилия Рошаль?
– Нет, – сказал сосед. – Моя фамилия Голицын. Алексей Павлович Голицын, русский дворянин в семнадцатом поколении, могу показать родословное древо. Прошу! – Он протянул майору свою визитную карточку и продолжил: – Брат моего прадеда – поручик Голицын, тот самый, из песни. И я уже шесть лет
