свекровь защищает Машку. Такого предательства Светка не ожидала. Она отпустила подол Машкиного платья и вцепилась в рюши на свекровкиной блузке. Она так и говорила – не свекровь, а свекровка, получалось пренебрежительно. Светка потом рассказывала, что тряханула маму мужа только слегка. Но свекровь оступилась и попала ногой в рабочий инвентарь тамады – тазик со сметаной, из которого нужно было без помощи рук достать монетку – на счастье. Это был следующий конкурс. Свекровь, одной ногой в тазу и по пояс в сметане, рухнула на пол, сломала шейку бедра и была прямо из ресторана отвезена в больницу. Машке после памятного торжества тоже пришлось лечиться. Через два дня палец, на котором каблуком оттопталась Светка, распух и посинел. Светка умудрилась раздробить косточку. Конец истории – про палец – Светка рассказывала с особым чувством удовлетворения. Светку соседки по палате побаивались.
Во всяком случае, когда она выходила в коридор с полотенцем и спрашивала у очереди в единственную работающую душевую: «Кто последний?» – ее всегда пропускали, хотя знали, что это надолго. Вода текла медленно, напор и так был слабым, да еще половина утекала в дыру на шланге, а Светка мылась редко, но тщательно.
Светка терлась не мочалкой, а трусами, которые все-таки надевала, если с обходом ждали главврача. «Заодно и постирушки», – говорила Светка.
Муж метался между женой с пузом и матерью в гипсе. Светка высчитывала, сколько времени он провел у матери, сколько у нее. Муж кивал и обещал завтра прийти пораньше. «Точно, приворожила», – решала публика.
Светке медсестры давали ключи от бельевой, чтобы она выясняла отношения за закрытыми дверями. Но Светку и оттуда было хорошо слышно.
Светка установила в палате дедовщину. Она не ходила в столовую – ей приносили еду в палату. Она любила кашу, и девочки отдавали ей свои порции. Светка могла съесть три тарелки пшенки за раз. Ее угощали передачами. Светка капризничала и могла отказаться. У нее плохо сцеживалось молоко, и медсестры ее расцеживали в четыре руки. Светка лежала на кровати, как корова – победительница сельхозвыставки. Соски Светки были густо намазаны зеленкой, и когда муж пытался ей что-то возразить, Светка рвала на груди ночнушку и вывешивала в форточку зеленые груди. Муж тут же возражать переставал.
Сына Светка родила почти пятикилограммового. С ним тоже все носились так же, как со Светкой. Когда все в палате в обед наелись борща и покормленные дети орали как резаные, не спавшие всю ночь медсестры из «злой» смены устроили разнос. Светка тогда за всех вступилась.
– Хавальник закрой, – сказала она медсестре.
Медсестра рот закрыла.
Светка почему-то симпатизировала Ольге. Подкармливала ее фруктами, занимала очередь в процедурный.
К Ольге только один раз приехали Наташа с Петей. Привезли апельсины и колбасу, которые передать не разрешили. Так что вроде как и не приезжали.
Светку выписывали всем роддомом. Она, уже одетая и накрашенная чужой тушью и помадой, принесла и поставила на тумбочку Ольге вазу с белыми тюльпанами. Ольга заплакала. Эти тюльпаны были первыми цветами в ее жизни. Она плакала потому, что эти цветы подарил не мужчина, а Светка, к которой Ольга относилась с внутренним презрением. Светка, которую в отличие от Ольги любили.
Ольгу встречали из роддома Наташа с Петей. Они привезли ползунки и распашонку – Ольга смотрела, как медсестра одевает дочку. Резкими движениями запихивая маленькую ручку в рукав распашонки.
– А чё ленты коричневые? – спросила медсестра, перетягивая одеяльце и накручивая банты.
– Наташ, а почему ленты коричневые? – спросила Ольга, когда они сели в такси.
– Розовых не было, – ответила Наташа. – Были или черные, или коричневые, или белые. Да какая разница?
Вета росла недоцелованной девочкой.
Грудь, как и предсказывала Зоя Петровна, Вета так и не взяла.
Мать посмотрела, как Ольга пытается впихнуть дочке грудь, и посоветовала:
– Пусть полежит голодная. Захочет жрать – возьмет.
Ольга выдержала пять часов несмолкающего крика. Подходила, предлагала дочке грудь, но та чмокала губами и отворачивала головку, содрогаясь всем тельцем. Ольга, плача, сцедила молоко в бутылочку. Из бутылочки Вета поела и успокоилась. Ольга сцеживалась месяц. Потом Петя привез упаковку смеси «Малыш», и это было счастье. От «Малыша» у Веты начался диатез. Щечки и ручки были в красной мокнущей коросте. Ольга купала Вету в череде и ромашке. Ничего не помогало. Поэтому Вету не целовала даже мать. Чмокала в шейку. И то, если это видела бабушка, всегда говорила Ольге: «Что ты с ней лижешься?» Потом Петя достал какое-то лекарство – он все-таки чувствовал себя виноватым перед Ольгой, – и стало полегче. Но привычка не зацеловывать дочку осталась.
А потом Вета и сама уворачивалась, если мать лезла с поцелуями. Вытирала щеку рукавом платьица, если Ольге удавалось чмокнуть ее в щечку. Ольга обижалась. Привычка не целоваться закрепилась.
Когда Вета уже училась в школе, она все-таки спросила:
– Мам, а почему мы к бабушке не ездим в гости и к тете Наташе с дядей Петей?
– Потому что, когда они были нам нужны, они не помогли. А теперь не нужны, – ответила мать.
Ольга поругалась с сестрой как раз в тот день, когда получила свидетельство о рождении дочери. Наташе она позвонила сама:
– Скажи Пете, чтобы он повлиял на Ивана. Он ведь может.
– Я же тебе уже говорила, что он не хочет вмешиваться, – устало ответила Наташа.
– Но он должен.
– Ничего он тебе не должен.
– Скажи лучше, что он не хочет.
– А может, и не хочет. Если тебе деньги нужны, так и скажи.
– Мне муж нужен, а ребенку – отец, а не твои подачки с барского плеча.
– Ольга, хватит скандалить. Ну что я-то могу сделать?
– Ты не хочешь ничего делать. Только о себе думаешь.
– Зачем ты так?
Ольга бросила трубку. Разговор слышала мать. Она стояла, прислонившись к дверному косяку.
– Что ты к Наташке пристала? Сама делов наворотила, а теперь хочешь, чтобы кто-то другой разгребал твое говно? – сказала мать.
– Ты всегда ее защищала. Я у тебя вечно плохая. А Наташенька хорошая. Все ей. Мужа – пожалуйста, квартиру – на, деньги – да бери. А мне? Почему у меня ничего нет? Или я у тебя тоже говном была? Сама же залетела не пойми от кого, а потом и папу женила на себе, забеременев. Если бы не мы, он бы тебя сразу же бросил.
После этого мать предложила разменять их квартиру. Чтобы у Ольги с дочкой была своя жилплощадь. Единственное условие, которое поставила мать, – найти ей квартирку в этом же районе, в центре.
Так Ольга оказалась в Митине. Новая музыкальная школа, в которую пошла работать Ольга, была почти под боком.
Ольга, Ольга Михайловна, решила, что у нее теперь будет своя, другая, жизнь.
Наташа приехала, как всегда, неожиданно. Ольга давно не видела сестру – с Нового года, который по традиции отмечали у матери. Этот праздничный семейный сбор никому не был нужен – приезжали ради приличия. Мать дарила ненужные вещи или передаривала то, что осталось с прошлого Нового года, – носовые платки, полотенца. К Ольге так через год вернулся крем для лица, который она подарила матери.
Такую Наташу она вообще никогда не видела. Натуральную. Настоящую. Непохожую на их мать. Наташа бросила в коридоре привезенный пакет – с вещами и подарками для Веты.
– Чай есть? – спросила она.
– Есть, – ответила Ольга. – Что-то случилось?
– Случилось. Приехала тебя порадовать.
– И чем же?
