я почувствовал странную ауру, когда оказался там.
Нидхогр, прикрыв глаза, хранил молчание, два кольца серого дыма четко выделялись на фоне мрака, окружавшего его фигуру.
— Время поджимает, — произнес он наконец. — Любая твоя ошибка, любое твое непростительное промедление может привести наших врагов к плоду.
— Мой повелитель, они даже не знают, что мы здесь и что известно нам. Как бы то ни было, Нида уже отправилась на поиски третьего плода, — заметил Рататоскр.
— Она меня не интересует. — Голос Нидхогра грозно прогремел, насквозь пронзая мозг его слуг. — Я не найду себе покоя до тех пор, пока не будет повержен Тубан и не уничтожено Древо Мира. Мы уже и так упустили первый плод — я не допущу новых провалов.
Затем Фабио снова ощутил на себе его тяжелый взгляд.
— Ты знаешь наш уговор. Я многое тебе дал и многое требую взамен. И если ты допустишь промах, то я заберу все назад, а напоследок лишу тебя жизни.
Мальчик, превозмогая страх, пытался держаться уверенно.
— Я не промахнусь.
— Надеюсь, — прошипел Нидхогр.
Мрак рассеялся, и образ повелителя виверн исчез так же внезапно, как и появился. Фабио и Рататоскр снова остались одни на фоне пустынной панорамы ущелья. Мальчик лежал на земле, ладонями упираясь в голую скалу. За спиной он услышал смешок молодого человека.
Стиснув зубы, Фабио вскочил на ноги. Он схватил Рататоскра за шиворот, а в это время опять зашевелилось вживленное в его спину устройство, покрывая его правую руку ножнами из сверкающего металла. Хватило одного мгновения для того, чтобы кулак юноши превратился в острый клинок, который он приставил к горлу своего напарника.
— И что здесь смешного?
Улыбка вмиг исчезла с лица Рататоскра.
— Убери руки.
Фабио не ответил. Молодому человеку достаточно было крепко сжать его запястье, чтобы сверкнула темная молния; и мальчик, вопя от боли, убрал свою руку.
— Не смей угрожать мне, — прошипел Рататоскр. — Я смеюсь над твоей жалкой внешностью, а еще над тем, что ты оказался ничуть не лучше своих предшественников.
— Я не такой, как они, я сильный, — возразил Фабио, глядя на него с нескрываемой злобой.
Рататоскр подошел к мальчику поближе.
— Тогда докажи это. Принеси нашему повелителю сосуд.
— Я это сделаю, обязательно сделаю, и тебе расхочется смеяться надо мной.
— Увидим, — злобно ухмыльнулся Рататоскр. Затем он показал ему два пальца. — Два дня. Затем через две ночи мы снова встретимся, и если ты не принесешь сосуд, тогда распрощайся со своими умениями и своим бесценным сознанием. Уже готово устройство, которое будет контролировать твою волю.
— Испытывай его на ком-нибудь другом. Я не промахнусь.
— Слишком много болтаешь! — Рататоскр снова позволил себе пренебрежительную улыбку. Затем он удалился с тем же изяществом, с которым появился. — Два дня, не больше, — добавил он, и мрак поглотил его.
В то время как Фабио готовился снова взлететь в ночное небо, София ворочалась на кровати, безуспешно пытаясь уснуть. Она чувствовала себя выбитой из колеи, и чем дальше, тем больше ее одолевало острое и мучительное осознание того, что произошло в тот вечер. Жуткий казус с тем мальчиком в кассе, его мрачный презрительный взгляд, когда наконец она дала ему билет.
Все мысли улетучивались, и все меркло перед этими темными глазами и его кудрями. И София прекрасно знала, что означало это наваждение. Ведь такое уже случалось с ней прежде. Еще в приюте она целый год с трепетом ждала почты, поскольку ее приносил очень симпатичный молодой блондин, который однажды перекинулся с ней парочкой слов, отпустив в ее адрес беззлобную шутку. С тех пор София ни о чем больше не думала, кроме как о нем, вздыхая всякий раз, когда он приходил и уходил. Она мечтала об их совместном будущем, о доме и детях, и даже о белом платье в маленькой деревенской церквушке. Потом в один прекрасный день София увидела, как он страстно целуется с незнакомой особой, показавшейся ей необычайно красивой. Конец всем мечтам. С того времени София тщательно избегала дня доставки почты до тех пор, пока вместо почтальона ее сердца не появилась женщина средних лет, полноватая и грубая.
«Прямо, как тогда, — подумала София с мучительной болью в сердце. — Нет, хуже, чем тогда». Поскольку сейчас чувство было сильнее, сладостнее и ужаснее одновременно. Ведь тот мальчик, пытавшийся пройти в цирк без билета и разозливший Маркуса, таил в себе какую-то мрачную тайну. И София чувствовала это. От злобной тени, промелькнувшей в его глазах, девочка на какое-то время даже пришла в ужас.
София с досадой повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Глаза незнакомца были последним, о чем она подумала перед тем, как окончательно забыться сном.
6
Ореховое дерево
— Эврика! — воскликнула Лидия, садясь за обеденный стол.
По утрам она, как обычно, прыгала, словно сверчок, в то время как Софии требовалось довольно много времени на раскачку. Но в этот день Лидию и в самом деле охватила настоящая эйфория.
— Эта ночь принесла тебе новую подсказку? — спросила ее София, устало макая печенье в молоко.
— Не только, мне приснился интересный сон.
София насторожилась. Ей не хотелось обсуждать сон Лидии, хотя она понимала, что сны и видения всегда были тем самым способом, благодаря которому обнаруживались их умения.
— Я шла по той же дороге, что приснилась тебе.
Сердце Софии екнуло.
— Но это невозможно.
— Все те же одинаковые непонятные дома, дорога, идущая чуть в гору, странное покрытие на земле… словно шагаешь по змеиной чешуе.
София снова вспомнила тревожные чувства, охватившие ее той ночью, жуткий страх, терзавший ее во сне.
— Это и была змеиная чешуя, — пробормотала девочка.
— Только Нидхогра там не было. А вместо него — дерево.
— Древо Мира.
Лидия отрицательно покачала головой:
— Нет, это было не Древо Мира.
— Откуда тебе знать? Мы же никогда не видели его ни вживую, ни во сне, мы знаем только его плод, который раздобыли почти год назад, тот самый плод Растабана.
— Я чувствую, что это было не оно. Это было другое дерево, было в нем что-то особенное. Только это не Древо Мира. Это было ореховое дерево.
— А почему особенное?
— Оно находилось как раз ровно на половине пути; когда я шла, еще издали его заметила. Своими корнями оно погрузилось в чешую, и я видела, как они уходили вглубь, разрастаясь с невероятной быстротой. По мере того как корни врастали, чешуя отскакивала, обнажая голую землю. Но и эта земля
