кабинета.
— Обожди! — крикнул Карпов, бросаясь за ним. — Кирилл Михайлович звонил. Не мог дозвониться по своему телефону, ты полчаса висел на проводе… Он вынужден был звонить Пономареву.
Верезов остановился.
— Послушай, ты способен соображать?
— Нет, — сказал Верезов и улыбнулся.
— Почему ты так по-идиотски улыбаешься?
— Я не улыбаюсь. — Верезов попытался сделать серьезное лицо, но улыбка рвалась из глаз, удержать ее было невозможно. Сверкнул сплошной ряд белых крепких зубов.
— Ладно. Пусть разбирается Кирилл Михайлович. Мое дело передать. Он звонил из тюрьмы. Сказал, чтоб ты его дождался. Павлов дал важные показания. Сегодня будем делать обыск у Мещерского.
Приятельница Нонны Владимировны Мещерской, приехавшая накануне в санаторий, не без ехидства сообщила ей, что видела Павла Сергеевича в театре с «прехорошенькой стервой».
— Из тех, мое сокровище, которые сбивают с пути наших мужей. Вы напрасно поехали в санаторий одна. За мужем нужен глаз да глаз. — Она покосилась на диван, где, прикрыв лысину газетой, дремал пожилой толстый мужчина в пижаме. — Я своему воли не даю. Не то, что в санаторий, в командировки одного не пускаю. Мужья, дорогая Нонна, наш крест, и мы обязаны нести его без единой жалобы. Что поделаешь? Такая уж женская доля. Я бы на вашем месте уехала из санатория, душечка. Лучше потерять путевку, чем мужа. Недаром говорят, что муж как чемодан без ручки: нести неудобно, а бросить жалко… — Она еще долго продолжала бы говорить на эту животрепещущую тему, если б Нонна Владимировна не прервала ее:
— Я вам очень признательна, дорогая. Немедленно воспользуюсь вашим советом.
В тот же день Нонна Владимировна, не предупредив Мещерского, вылетела в Москву. Она долго допытывала домашнюю работницу, бывали ли без нее здесь женщины и всегда ли Павел Сергеевич ночевал дома.
— Да вы не волнуйтесь, голубушка Нонна Владимировна, — по-бабьи жалея и стараясь ее успокоить, говорила старушка. — Никуда от вас Павел Сергеевич не денется. А если что сделает не так, вы живо на него управу найдете. Пожалуетесь, куда следует, его и приструнят.
Нонна Владимировна, женщина болезненная, мнительная и некрасивая, была старше Мещерского. Она ревновала мужа отчаянно. Устраивала дикие сцены с битьем посуды, с криком, с истерикой. Почему Мещерский женился на ней — было загадкой для всех и в первую очередь для него самого. Как ни надоела ему семейная жизнь, он понимал, что развестись с Нонной не удастся — затаскает по всем советским и партийным инстанциям.
Неожиданный приезд жены был очень некстати. Сейчас ему нужен покой и крепкие нервы. Только накануне узнал об аресте Павлова. С той минуты Мещерскому все время казалось, что он с завязанными глазами балансирует на карнизе верхнего этажа высотного дома. Один неверный шаг… Что тогда произойдет, старался не думать, было слишком страшно. Думать надо о другом — как избежать опасности. Бесспорно, очень удачен был ход с Лисовским. Вряд ли следователь в чем-нибудь его подозревает. Во всяком случае, разговаривал с ним не так, как говорят с человеком, который совершил неблаговидный поступок. Мещерский даже в мыслях избегал слово «преступление».
Павлов ничего о нем не скажет — побоится за жену. Никодимов? Этого на мякине не проведешь, умеет прятать концы. Бережнов связан с ним одной веревочкой и сделает все возможное, чтобы его выручить. А для Бережнова многое возможно. Чего же бояться?.. И все-таки он боялся. Переходил от отчаяния к надежде, старался предугадать вопросы следователя, до тонкости продумать ответы. Уничтожил все записи, фотографии, письма, которые могли его хоть мало-мальски скомпрометировать. Ценности спрятал в надежное место. «Их не нашел бы даже сверхгениальный герой Конан-Дойля с его знаменитым методом индукции», — усмехнулся Мещерский. Он был доволен, что жена далеко. По крайней мере, хоть она не действует на нервы сценами, истериками, скандалами. И вдруг свалилась как снег на голову. Вот уж, на самом деле, когда не везет, так во всем не везет! «Поеду к Марине, с ней легко и спокойно», — решил Мещерский.
— Ты куда? — спросила Нонна Владимировна, видя, что муж переодевается.
— Обещал Николаю Николаевичу заехать. Откуда я мог знать, что ты сегодня вернешься?
— Я поеду с тобой!
— Неудобно, Нонна. Бережнов недавно похоронил жену, ему не до гостей.
Нонна заколебалась:
— Ну, хорошо, только…
— Я всегда знал, что ты у меня умница, — Мещерский поцеловал ее в щеку. — Скоро вернусь.
— Надеюсь. Если ты через два часа не будешь дома… — Она не договорила: раздался звонок. — Кто бы это?
В комнату заглянула перепуганная Домна Спиридоновна.
— Там… — старушка оглянулась. — Там…
— Что там? — раздраженно спросила Нонна Владимировна. — Кто пришел?
— С обыском, — сказал Дегтярев, входя.
— Павлик! — вскрикнула Нонна Владимировна. — В чем дело? — Сообразив, что муж на этот вопрос не ответит, повернулась к Дегтяреву. — По какому праву?! Предъявите документы.
— Пожалуйста.
Мещерский держался безукоризненно вежливо и предупредительно. Несмотря на это, Дегтяреву было в нем противно решительно все: блестящие черные волосы, гладко зачесанные на пробор, слегка выпуклые глаза, большой хрящеватый нос с горбинкой, высокая, начинающая полнеть фигура. А главное — эти холеные белые руки с обручальным кольцом. Дегтяреву они казались щупальцами, которые сначала осторожно подбираются к чужим деньгам, потом хватают их, комкают, мнут, «заглатывают».
Обыск длился уже третий час, но ни денег, ни ценностей обнаружить не удалось.
— Возможно, успел вывезти, — тихо сказал Верезов.
Дегтярев неожиданно оглянулся и поймал напряженный взгляд Мещерского.
— Будем продолжать.
Предположение Верезова не лишено основания — Мещерский вполне мог успеть вывезти ценные вещи. Но почему тогда этот напряженный взгляд?.. И почему Мещерский в начале нервничал больше, чем сейчас? Это можно объяснить и тем, что обыск, — процедура не слишком приятная, — взволновал его вне зависимости от результатов. Постепенно он успокоился, взял себя в руки. Да, могло быть и так. Но почему этот напряженный взгляд?
«Все здесь. В этой квартире. Мещерский ничего не увез. Надо только найти. Найти…»
Теперь Дегтярев скорее делает вид, что ищет, в действительности предоставив поиски работникам милиции. А сам незаметно наблюдает за выражением лица Мещерского и его жены. Нет, жена не в курсе дела, это по всему видно. Да и сведения, которые собрал Дегтярев о семейной жизни Мещерского, дают возможность предполагать, что Нонне Владимировне неизвестны комбинации мужа. Значит, все внимание должно быть сосредоточено на Мещерском. А он, ничего не скажешь, отлично маскирует волнение. Но что это? У Мещерского внезапно будто окаменели мускулы лица. Остекленел взгляд, устремленный на Верезова. Дегтярев подходит к лейтенанту, тщательно осматривающему кресло.
— Здесь ничего нет, — громко говорит Дегтярев. — Я уже смотрел.
Верезов отходит.
Чуть слышный вздох облегчения. Его невозможно было бы услышать, если б Дегтярев так чутко не прислушивался. Ожил взгляд. Ослабели мускулы лица. Любопытно. Надо проверить. Получается как в детской игре: «холодно, холодно. Теплее. Еще теплее… Жарко!» Что ж, повторим. Дегтярев возвращается к креслу. На этот раз Мещерский лучше владеет собой, но все же не может удержать невольное движение ресниц. «Жарко! Несомненно жарко».
— Товарищ лейтенант! — говорит Дегтярев. — Пожалуй, я недостаточно внимательно осмотрел это кресло. Займитесь им.
Капли пота проступают на лбу Мещерского. Машинально достает белоснежный платок. Вытирает лоб.
