Только самым-самым краем уха я его слышал. Я ощущал себя раздавленным, разбитым, сломленным, уничтоженным. Как домик-развалюшка. Еще вроде стоит, а толкни его плечом – и на части. Нет, страха я не испытывал; слишком много его пережил. То, что я чувствовал, было ближе к изнеможению. Даже к своего рода равнодушной скуке. Я сдаюсь. Твоя взяла, госпожа Судьба! Ну и что?
Гиттенс, очевидно, постоянно наблюдал за моим лицом. И заметил перемену в моем состоянии.
– Ну-ну, – вдруг сказал он успокаивающе, – не скисай, Бен. Не теряй голову и ворочай мозгами!
– Чего вы хотите, Гиттенс? – произнес я устало.
Вместо ответа Гиттенс не спеша обыскал меня – с головы до ног.
Дождь, до этого неприметно моросивший, вдруг припустил.
– Что же ты теперь намерен предпринять, Бен? – спросил Гиттенс, довольный результатом обыска.
Я молчал.
– Ты же должен был иметь запасной план. Стратегию на самый худший случай.
– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
– Не ломай комедию! Такой въедливый ум не может не иметь резервного варианта на черный день!
– А какой запасной план имеете вы? И какая ваша стратегия на черный день?
– Ошибаешься, мой черный день не наступил. И стратегия мне без нужды.
– Фрэнни Бойл готов показать под присягой, что вы убили Фазуло и Траделла! И вы спокойны?
– Во-первых, Фрэнни Бойл уже имеет такую славу, что нет дураков ему верить. Тот же Лауэри достаточно умен, чтобы не затевать процесса, где единственным свидетелем будет Фрэнни Бойл, трепач и горький пьяница. Во-вторых, само свидетельство Фрэнни Бойла яйца выеденного не стоит, все построено на слухах и домыслах. Один покойник мне сказал то-то, другой то-то. Любой адвокат расколотит такое свидетельство в два счета. Словом, против меня никакого дела не существует. И насчет ордера на арест ты блефуешь. А если он есть – быть посему. Подержат и отпустят. Да еще и извинятся. Ты же умный мальчик, Бен. Работай серым веществом!
Но мои маленькие серые клеточки работать напрочь отказывались. Не было у меня запасного плана. Не было стратегии отхода. Только мучительная боль – за что? почему? Почему все это должно было приключиться – именно со мной, с моей семьей?
– Я помогу тебе, Бен, – сказал Гиттенс. – Если ты, конечно, разрешишь мне помочь тебе. Полицейские должны друг другу помогать. Позволь мне помочь тебе. *
– Каким образом?
– Все очень просто. Без меня у правосудия никаких доказательств против тебя. Единственный человек, который слышал признание твоего отца, – я. Единственный, кто знает, что револьвер, который ты сейчас держишь в руке, был орудием убийства, – тоже я. Если я буду держать язык за зубами, твоего старика никто не тронет. С какой стати?! То же самое касается и тебя. Если я буду держать рот на замке, с твоей головы и волос не упадет.
– А чем закончится дело об убийстве Данцигера? Его ведь нельзя закрыть просто так. Кого-то они должны предъявить суду!
– А Брекстон на что? – сказал Гиттенс.
– Никто на это не купится. У Данцигера была сделка с Брекстоном. Мотив убийства отсутствует.
– О, если все красиво упаковать – скушают. А если и ты меня в этом поддержишь, то мы засадим Брекстона за милую душу!
– Но... – Голос у меня сорвался.
– Никаких «но», Бен. Свалим все на Брекстона. Нашел кого защищать! По нему тюрьма давно плачет. В свое время он немало крови пустил, уж поверь мне! Так что настал час платить по старым счетам. Брекстон – гад и мерзавец. А мы с тобой по другую сторону. Мы с тобой принадлежим к «хорошим парням». Никогда этого не забывай. Дай мне хорошенько поговорить с ним. И он признается в обоих убийствах.
– Признается? Никого не убив – признается?
– Куда он денется, голубчик! Сперва признается, а потом нападет на меня, как он на прошлой неделе напал на тебя. Схватит мой пистолет, а тот возьми и выстрели...
– Это убийство!
– Какой чистюля нашелся, а? Это не убийство будет, а торжество справедливости. Что необходимо сделать, то сделать необходимо. Так-то, Бен.
Я помотал головой:
– Нет, я на такое не способен.
– А от тебя ничего и не требуется. Всю грязную работу сделаю я. Ты только подтвердишь в нужный момент: да, так оно все и случилось. Всего-то!
Мне нечего было на это ответить.
– Бен, другого выхода нет, – вкрадчиво продолжал Гиттенс. – Если я махну рукой и укачу в Бостон, твой отец получит пожизненное без права на досрочное освобождение. И тебе влепят несколько годков – за препоны следствию. Я хочу тебе помочь. Ты сейчас плохо соображаешь, сам не свой. Поэтому просто доверься мне.
Я ничего сказать не намеревался, но вдруг услышал свой голос:
– А вам, Гиттенс, что от этого обломится?
