Он только плечами передернул.
– Ага, вы от Брекстона избавитесь! Он последний, кто способен причинить вам вред в этой истории. Потому-то Данцигер и вцепился в Брекстона, что не было иного способа вас достать! Вы предупредили Брекстона перед тогдашним рейдом. Он единственный может сказать, что вы были по другую сторону красной двери.
Гиттенс кивком попросил меня вернуть ему револьвер моего отца. Я рассеянно подчинился.
– Бен, я предлагаю тебе хорошую сделку. Других вариантов нет. Соглашайся, пока я добрый.
Я смотрел на озеро. Какая красотища! И как все глупо – все, что происходит с людьми посреди этой красотищи жизни! – Соглашайся, Бен.
Я упрямо мотнул головой.
Гиттенс печально вздохнул:
– Зря ты так, Бен. Надо уметь реагировать на пиковые ситуации. Жизнь поставила тебе мат. Я предлагаю взять обратно последний недальновидный ход. А ты, дурачок, упираешься. Нам следует доверять друг другу.
– «Нам следует доверять друг другу». Вы и Траделлу так говорили.
Гиттенс поджал губы. Затем медленно вложил револьвер отца в кобуру на поясе.
– Что ж, Бен, хозяин – барин. Тебе выбирать. Только не себе одному приговор подписываешь. Ведь и отца своего губишь!
Я оглянулся на отца – он стоял далеко от нас, возле машины, рядом с Брекстоном.
Человек-гора, которого все по-прежнему зовут Шериф.
Какой он теперь маленький и щуплый.
Что случилось в следующую секунду, я толком не помню. Вряд ли была какая-то мысль или ряд мыслей. Я даже не помню самого движения – а оно ведь из чего-то складывалось. Только знаю, что оно было, что я это сделал.
В памяти остался лишь звук.
Не знаю, какими буквами этот звук передать. Буквы глупые, неточные.
Хрясь!
Или цок!
Этот звук навеки в моем мозгу, но передать его я не умею.
Неожиданно глухой, спокойный такой звук.
Как удар копыта по мостовой. Только не такой звонкий.
Полицейская дубинка Джона Келли ударила по черепу Гиттенса с такой силой, что вылетела у меня из руки и упала на песок.
Не помню, что первым коснулось песка – дубинка или тело Гиттенса.
Сначала крови не было. Гиттенс лежал лицом в песок. Неподвижно.
Я оглянулся. Отец и Брекстон бросились ко мне. Меня это не интересовало. Я снова стал смотреть на озеро. Как чудно оно сияло под луной!
Когда отец и Брекстон подбежали, тело вдруг зашевелилось. Ноги засучили по песку.
– Другого выхода не было, – хрипло сказал я.
Отец таращился на меня – лицо искажено, рот приоткрыт.
Я повторил уже увереннее:
– Другого выхода не было.
Теперь мой голос звучал до странности умиротворенно. Хотя в моей душе был хаос, ад и взболтанная клоака.
Одновременно я ощущал дикую, колоссальную энергию; энергию эту я ненавидел, но контролировать не мог. Она была моей хозяйкой.
Я пошарил глазами по песку. Где дубинка? Куда она подевалась? Я ведь ее только что слышал.
Гиттенс застонал и стал подниматься на колени.
Я по-прежнему шарил глазами в поисках дубинки. Куда она упала, черт побери! Она мне нужна!
Гиттенс, постанывая, на четвереньках пополз в сторону воды. Вряд ли он понимал, куда двигается и зачем. Теперь была видна кровь на маковке. В темноте не разберешь, много ли. Лил дождь. И по голове Гиттенса текли темные струи.
– Что теперь? – спросил я отца.
Он ничего не ответил. Его лицо уже пришло в порядок, он только хмурился. Очень старый человек. Которого поливает дождь.
Я не мог дольше смотреть ему в глаза.
Я повернулся к Брекстону:
