молитвы. Одна из поговорок моей родины звучит примерно так: лечишь лошадиную болезнь — зови ветеринара. В данном случае лекарством был огонь. И прежде всего огонь Ада, единственный, коим можно было прижечь гноящиеся раны сеньора де Ре.
— Странный способ лечения — отдать де Ре в лапы Дьявола!
— Речь шла не о том, чтобы отдать сеньора де Ре в лапы Дьяволу. Призывая Баррона, я написал расписку, каковая гласила:
— Так вы считаете, что Дьявол способен сделать скидку?
— Конечно. Надо только уметь с ним договориться.
— Но обязуясь отдать ему все, чего он пожелает, знаете ли вы, чего он может пожелать?
— Конечно!
— Человеческих жертв! Крови, сердец, трупов детей!
— А разве Господь не потребовал от Авраама принести в жертву своего маленького Исаака?
Малеструа не вытерпел. Разъяренный, он вскочил и трясущимся указательным пальцем, затянутым в малиновую перчатку, стал тыкать в сторону допрашиваемого:
— Проклятый флорентиец, ты оскорбляешь Писание!
Прелати повернулся к нему и почтительно, но с явной издевкой произнес:
— Я приказываю тебе замолчать! — прогремел Малеструа.
— Сатана есть подобие Господа, — продолжил Прелати с нарочитым смирением. — Да, подобие перевернутое и уродливое, но все-таки подобие. В Сатане нет ничего, чего не было бы в Господе. И полагаясь на это исчерпывающее сходство, я рассчитывал спасти сеньора де Ре.
Судьи, эти теологи и большие любители изощренных диспутов, помимо своей воли навострили уши. Пьер де Лопиталь сделал знак Малеструа не прерывать Прелати.
— Продолжайте!
— Бросить сеньора де Ре на самое дно пучины мерзостей, а затем, воздействуя огнем, заставить его претерпеть то изумительное превращение, которое обращает низкий свинец в золото. И он предстанет перед нами в ореоле святости!
— Это безумие! — восклицает Менструа.
— Мы живем в безумное время. Злоключения Девы Жанны словно молнией поразили сеньора де Ре.
— Зачем вы впутываете в это дело Деву Жанну?
— Сеньор де Ре вручил свое доблестное сердце в руки Жанны, излучавшей святость. Ангелы берегли ее, святой Михаил и святая Екатерина наставляли на верный путь. И она летела от успеха к победе. Затем наступила пора злокачественных перемен: черная ночь темницы, процесс, приговор, искупительный, но в то же время и спасительный костер. Надо было, чтобы сеньор де Ре в свою очередь подвергся такому испытанию, прошел через него. В этом причина его преступлений, творимых во имя Дьявола. И он отныне на правильном пути.
— Что вы называете правильным путем?
— А разве он, как Жанна, не идет на костер?
— На что же вы надеетесь?
— На благое изменение. Как знать, не будет ли руанская колдунья вскоре реабилитирована, не снимут ли с нее обвинение? Ее станут почитать. И я не удивлюсь, если эта маленькая пастушка из Домреми в один прекрасный день будет канонизирована Римом. Объявят праздник святой Жанны! Святая Жанна! Представляете, какой светлый отблеск падет тогда на Жиля де Ре, всегда следовавшего за ней словно тень? И кто может сказать, не канонизируют ли заодно и ее верного товарища: святого Жиля де Ре?
В среду 25 октября 1440 года на океанском побережье свирепствовал один из тех осенних штормов, которые заставляют верить в близкий конец света. Огромные валы обрушивались на песок. Соленые брызги и клочья пены взлетали в небо, изборожденное молниями, и устремлялись в улочки Нанта. На одном из песчаных языков, коими изобилует устье Луары, именуемом островом Бьес, люди, борясь со шквальным ветром, сооружают причудливую голгофу: три костра, над которыми возвышаются три виселицы; та, что в середине, выше двух остальных.
Тем временем народ готовится к пышным похоронным торжествам. Матери семейств и их дочери наряжаются словно на свадьбу, правда, в полном молчании, и наряды их черны. Ибо торжества, ожидающиеся сегодня вечером, посвящены уходу сеньора де Ре через огненные ворота в мир иной.
На улице вырос целый лес факелов, пламя их корчится от порывов ветра. Медленно отворяются большие ворота собора. Сначала на паперть выходит епископ Жан де Малеструа в золоченой митре и белых перчатках. Видно, как он тяжело опирается на свой посох, сгибаясь, словно под непосильной ношей. Он достойно завершил свою нелегкую задачу, но эти тринадцать дней состарили его лет на двадцать. Потом вышли каноники капитула в белых стихарях, поверх которых надеты короткие зеленые мантии, за ними священники, мальчики из церковного хора. И, наконец, герцог Бретани во главе своих сановников.
В почтительном удалении от них идут трое приговоренных: Жиль, Пуату и Анрие, босые, в балахонах из грубой шерсти. Следом, на большом расстоянии, бредет мрачная толпа родственников убитых детей. Они идут парами, каждая пара несет маленький белый гроб. Прежде чем попасть на луга острова Бьес, надо перейти через множество мостов, перекинувшихся через рукава реки. Дойдя до подножия виселицы, Жиль обнимает Пуату и Анрие.
— Я просил разрешить мне умереть первым и добился этого, — говорит он им, — чтобы вы не сомневались: я понес свое наказание. Таким образом, я раньше вас окажусь возле небесных врат. Следуйте за мной по пути к спасению, как вы следовали за мной по пути преступления.
Затем, повернувшись к толпе родственников, он говорит:
— Я подтверждаю, что вера моя, внушенная мне с детства, осталась чиста и непоколебима. Я встретил настоящую святую. Сопровождал ее в ее славе. Затем Инквизиция осудила ее как колдунью, а я стал самым большим грешником всех времен, самым страшным человеком, который когда-либо существовал. Никто так, как я, не нуждается в участии своих ближних и в милосердии Господнем. Друзья мои, братья мои, заклинаю вас, молитесь за меня!
Палачи хлопочут вокруг костров. Занимается пламя. Порывы ветра раскачивают три тела. Толпа падает на колени. К небу возносятся пение и молитвы. Но ни этот мощный погребальный хор, ни грохот бури не могут заглушить небесного зова, доносящегося словно голос далекого колокола, призывающего:
— Жанна! Жанна! Жанна!
Примечания
1
Будь проклята эта ведьма (англ.) — Прим. перев.
2
Имеется в виду Изабелла Баварская, недостойная мать дофина Карла — Прим. автора
