живот, я думаю. Я поднял его сегодня во второй половине дня, когда я улизнул.
Он сжимал зубы. Озноб тряс его. – Иисус, Мария, дай ему водки! - говорил Цадо. – Дай же ему водки, машина прилетит только через несколько часов.
Биндиг зажег сигареты и раздал каждому по одной. Раненый быстро курил, длинными, глубокими затяжками. Сигарета становилась влажной в его пальцах, так он потел.
- Что это было? – спросил Биндиг, показывая на плечо. - Гранаты?
- Да... , - тяжело дышал раненый. Зубы его стучали, пока он говорил. - Они бросали эти проклятые ручные гранаты, и осколки жужжали мне возле ушей. Это был большой осколок, кровь капала сверху вниз на землю. И я не мог добраться до перевязочного пакета, я должен был держаться. Рукой. И внизу тоже. Это... Есть у вас еще эти чертовы таблетки...
Когда пришло время появиться самолету, Цадо сказал Тимму: - Теперь уже всего хватает, разве только, если самолет не прилетит... Тимм установил световые сигналы. Он сидел рядом с Цадо на озере и ждал шума моторов, чтобы зажечь магниевые факелы. Хорошо, что они были у меня, а не у других, подумал он. «Юнкерс» повернул бы и улетел домой, знаю я этих летчиков.
Похолодало. Воздух был прозрачен от мороза и свеж. Теперь, в темноте, шумы с дороги, кажется, слышались ближе. Но шумов этих было немного. Время от времени отдельная машина, потом опять короткая колонна. – Если самолет не прилетит, я построю тут себе хижину, и буду охотиться на уток, - сказал Цадо. – На этих озерах всегда есть утки. Я настреляю уток и принесу их русскому комиссару. Может быть, он достанет мне авиабилет в Германию.
Он ждал, что Тимм ухмыльнется, но Тимм не ухмыльнулся, нет. – Вот черт! - произнес, наконец, он ворчливо. - Мы - самая печальная кучка во всем великогерманском Вермахте. Нет кучки печальнее на свете, чем мы. Если все пойдет так и дальше хотя бы еще один квартал, они сожгут нас всех до последнего человека. Они думают, что несколько солдат смогут сделать то, с чем не справляется целая армия.
- Что? - спросил рассеянно Тимм.
- Задержать русских, - пояснил Цадо. – Задержать русских и арестовать Сталина. Как раз перед Берлином. Может быть, в самом Берлине, возле варьете «Скала».
- Они пока еще не в Берлине, - ответил Тимм глухо.
- Но скоро они там будут, - сказал Цадо. - Недавно они сбросили листовку, там они писали, что они захватят Берлин и разобьют национал-социализм и разгромят военных преступников и освободят заключенных из концентрационных лагерей и введут демократию. Они поставили себе массу задач. Знаешь ли ты, что такое военные преступники? Или что такое демократия?
- Нет, - ответил Тимм, качая головой, - я солдат. И тебе лучше было бы помалкивать о такой чепухе.
- Я не знаю, - сказал Цадо, - меня это не касается, но недавно они сбросили листовку, там сверху стояло стихотворение. Фюрер даже не может делать это с женщинами, там было написано. С хорошей рифмой. Поэт якобы однажды жил в Берлине...
- Я не знаю никаких поэтов, - возразил Тимм, - я солдат, и мне все равно, умеет фюрер управляться с женщинами или нет. Пока идет война, нужно сражаться. Когда она закончится, мы получим другое задание.
- Если ты тогда будешь еще жив, - заметил Цадо. – Но на это не похоже. Если эти там на самоходках наденут свои чертовы шлемы и попрут в сторону Берлина, то нам крышка.
- Не рассуждай так много, - сказал Тимм, - ты ничего в этом не понимаешь. И будь осторожен, когда болтаешь о твоих листовках. Не каждого, с кем ты разговариваешь, зовут Тимм. Некоторых зовут иначе, и они тоже знают, где живет полевая жандармерия.
Цадо вытащил жестяную фляжку с коньяком из кармана на икре. Он протянул ее Тимму со словами: - На, выпей глоток. Вот проклятое время. Сидим здесь на этом озере и не знаем, что подумать об этом мире. А про Гитлера и женщин я говорил только тебе.
Тимм выпил. Он вытер себе рот ладонью и вернул Цадо бутылку. – Хороший шнапс, - сказал он. - Иногда я - Клаус Тимм. Но иногда я также отвечаю за боевой дух в моем взводе, Цадо. Не забывай этого.
- Хорошо, Клаус, - согласился Цадо, - я не причиню хлопот. Я буду держать язык за зубами, пока все не кончится, и тогда мы узнаем, вероятно, что такое демократия и кто такие военные преступники, и мог ли наш фюрер управляться с женщинами или нет. Все в порядке.
Тимм резко поднял голову. Он внимательно вслушивался в темноту и поворачивал голову в разные стороны, чтобы перехватить слабый шум, который был в воздухе. Он приближался и становился все громче. Тимм посмотрел на часы. Маленькая стрелка стояла на двойке. Это был «Юнкерс». Тимм бросился бежать и зажег огни на одной стороне, пока Цадо зажигал их с другой стороны. Машина описала кривую, скользнула вниз и села. Она сразу развернулась и снова двинулась к позиции для взлета. Все происходило как на учениях. Они потянули раненого к входу. Он фантазировал, когда они приподняли его, и начал громко кричать. Теперь они больше не обращали внимания на это, потому что шум авиадвигателей был и без того достаточно громким, чтобы все вокруг его заметили. Они только торопились забраться в самолет. Радист закрыл за ними. Магниевые факелы еще горели, когда пилот снова запустил двигатели на полные обороты. Машина стартовала легко. Она пролетела несколько сотен метров над землей, потом поднялась выше и над озером повернула налево. Внизу медленно догорали магниевые факелы. Четыре маленькие, становившиеся все более микроскопическими, светлые точки.
- Что случилось? – спросил радист, тот самый, с которым они прилетели сюда. - Только лишь четыре человека?
- Они зарыли их..., - бормотал раненый. Он лежал на полу самолета. Они подложили под него пару лохмотьев. У него был сильный жар. На саже на его лице стояли капли пота.
Другие трое устало сидели на скамьях. Они положили в сторону оружие и отстегнули каски. В машине пахло горючим и смазочным маслом. Это был старый, давно отслуживший самолет. Но он летал спокойно и надежно. Не очень быстро и не очень маневренно. Это был как раз тот самолет, который мог подниматься от земли.
- Ваши разведчики заварили нам кашу, - сразу сказал Тимм возбуждено радисту. - Они ни хрена не сделали, ничего не выяснили. Они даже не увидели колонну самоходных пушек в лесу! Эти четверо на вашей совести, на совести ваших пилотов и ваших наблюдателей с «шокакколой» и чаем в термосах, и с желтыми шарфами и с толстыми перстнями с печатками!
Радист взволнованно покачал головой. Он сказал: - Мне жаль. Вероятно, действительно кто-то из нас виноват в этом. Но, вероятно, русские тоже были виноваты в этом. Вы всегда думаете, что они болваны или дураки. Но они тоже знают, как вести войну. Иногда они хитрее нас...
- Иногда..., - повторил Тимм, - иногда у меня есть впечатление, что именно вы, герои в галстуках, хотите рассказать нам, что умеют русские. Мы это и сами знаем. Лучше вас...
Радист ушел, не сказав больше ни слова. Он не в первый раз летел с такой группой и знал, как ведут себя нервы этих людей, когда их забирали. Он задвинул перегородку за собой и оставил мужчин в одиночестве.
- Они похоронили их..., - фантазировал раненый, - и вы виноваты! Вы убили их! Вы! Он кричал, но его голос звучал слабо в реве моторов. Тимм снова опустил голову и пристально посмотрел на носки его ботинок. Его пальцы согнулись на коленях.
- Спокойно! - сказал Цадо раненому. - Только спокойно, Малыш! Теперь ты скоро будешь дома. Тогда придут медсестры, и каждый вечер они будут целовать тебя перед сном, и когда ты снова сможешь двигать лапами, ты получишь дополнительную комнату с дамским обслуживанием, рано утром, в полдень и вечером, и три раза к кофе, до тех пор, пока ты можешь. Самые прекрасные дамы из всего дивизионного медпункта, блондинки, брюнетки и рыжие, чего ты хочешь, гигиенично безупречные и очень заботливые! Они напудрят тебе зад, и будут чистить нос, и мы придем через день и принесем тебе шнапс, чтобы ты был в хорошем настроении, когда они появятся вечером только что вымытые в твоей комнате. И теперь замолчи и спи, иначе ты и нас еще всех сведешь с ума, у нас больше нет болеутоляющих таблеток.
Он чувствовал, как что-то начало дрожать в нем. Он знал это, это было всегда так. Нервы, думал он, это снова начинается. Вокруг его головы, кажется, лежало железное кольцо, которое сжимало ему мозг. Он начал покачивать коленями.
