куче.
- Я упражняюсь с пистолетом, - дружелюбно ответил Биндиг. Он был не особо высокого мнения о лейтенанте, но, во всяком случае, куда лучшего, чем о полевой жандармерии.
Лейтенант сначала посмотрел на Биндига, потом на картину, затем на пистолет Биндига, и сказал, покачивая головой: - Иногда можно было бы подумать, что вы все вместе чокнулись. Вы пили?
- Нет, господин лейтенант, - ответил неуверенно Биндиг, - мы так мало стреляем боевыми патронами, но нам ведь нужно хорошо владеть своим оружием, и…
- Рядовой! - прервал его Альф. – Что касается меня, то вы можете стрелять день и ночь. Но не в эту же картину!
Биндиг посмотрел на навозную кучу и опять на Альфа. Тот глядел на него и снова покачал головой. Биндиг не знал, что сказать. Он вновь нерешительно открыл рот и закрыл его.
- Неужели вы не знаете, кто этот человек? - спросил Альф. – Или вы целых восемь лет прогуливали школу?
- Гинденбург, господин лейтенант, - сказал Биндиг, - это Гинденбург. Естественно, я знаю его.
- Нет, вы не знаете его, - сказал Альф, - иначе бы вы не стреляли в него. Знаете ли вы, что Гинденбург спас Восточную Пруссию от вторжения русских? Что он так разбил русских под Танненбергом, что они до сих пор еще не полностью оправились от этого?
- Конечно, господин лейтенант, - послушно сказал Биндиг. – Фюрер принял из рук Гинденбурга завет сделать Германию гордой, могущественной нацией.
Альф скривил лицо, но не рассмеялся. Он посмотрел на Биндига и произнес: - Вы идиот, рядовой! Вы что, хотите провести остаток войны в штрафной роте, или чего вы, собственно, хотите? Или вы не понимаете, что грубо оскорбляете одного из самых выдающихся героев немецкой истории, поставив этот портрет на навозную кучу и стреляя в него?
Биндиг не отвечал.
- Неужели во всей этой проклятой деревне не нашлось никакой другой картины, в которую вы могли бы пострелять?
- Так точно, господин лейтенант, - сказал Биндиг.
Офицер подошел совсем близко к нему. При этом он тихо произнес: - Биндиг, не валяйте дурака. Если вы действительно хотите надежно умереть, то при следующем десантировании забудьте прикрепить ваш фал вытяжного кольца. Это безболезненная смерть. Но не пытайтесь сделать это таким вот путем.
- Я ничего такого не думал, господин лейтенант, - сказал тихо Биндиг, - я мог бы с таким же успехом взять двенадцатисекторную мишень, но ее не было.
- Кто вы по профессии? – поинтересовался лейтенант.
- Библиотекарь.
- Вы библиотекарь?
- Так точно, господин лейтенант.
- Где вы работали?
- В городской библиотеке.
- А потом военный доброволец?
- Конечно.
Альф щелкнул пальцами. - Вы иначе представляли себе войну, не так ли?
- Я не знаю..., - сказал Биндиг нерешительно, не зная, к чему клонил Альф. Но тот не дал ему договорить.
- Какое у вас школьное образование?
- Гимназия до четвертого и пятого класса.
- Гм…, - произнес Альф, - а потом вы продавали книги?
- Давал на время, - господин лейтенант.
- Да, правильно, давали на время. Вы могли бы стать офицером. Вы все еще можете им стать. Почему вы упускаете такую возможность?
Он задал этот вопрос не слишком серьезно, и казалось, как будто он и не ожидал объяснения, потому что он при этом даже не смотрел на Биндига.
Биндиг ответил: - Думаю, я не гожусь для офицера, господин лейтенант. И потом... в моей профессии тоже есть возможности, чтобы преуспевать...
- Вы это лучше знать. - Альф кивнул без интереса. - Вы в пистолетах, по-видимому, разбираетесь больше, чем в персонажах немецкой истории.
- «Тридцать восьмой» - это великолепный пистолет... Я испытывал уже разные пистолеты. Старый П-08, «Вальтер», бельгийский FN, канадский и русский. Но «тридцать восьмой» понравился мне лучше всего.
- Это дело вкуса, - сказал Альф. Он указал на навозную кучу и попросил Биндига: - Уберите этот портрет. Благодарите Бога, что командир роты здесь я, а не кто-то другой. И теперь у меня есть к вам вопрос.
- Слушаюсь, - сказал Биндиг.
- Вы знаете Науманна?
- Обер-ефрейтора Науманна, конечно.
- Вы были вместе с ним на последней операции. Что там точно случилось с ним? Расскажите мне еще раз.
Науманн был старшим официантом из Штутгарта. Мужчиной, который взорвал мост и который смог улизнуть, когда другие напоролись на позиции самоходных орудий. Тем самым солдатом, у которого случилась истерика во время обратного полета, и которому Тимм выбил пистолет из руки.
Когда Биндиг все еще раз рассказал офицеру, тот покачал головой.
- Науманн снова вернулся. Он пришел ко мне. Его отпустили как здорового. Нервный срыв, это все, что установили врачи. Но он мне не нравится. Раньше он был другим. Согласились бы вы снова пойти с ним на операцию?
- Почему бы и нет? - немедленно ответил Биндиг. - Он всегда был в порядке. У любого могут как-то сдать нервы.
- Но речь не об этом, - сказал Альф, - такой солдат может представлять угрозу для всей акции!
- Я не знал, что он вернулся, - сказал Биндиг.
- Он прибыл час назад. Поговорите с ним. И после этого расскажите мне ваше мнение, можно ли использовать его завтра вечером с вами.
Таков был способ Альфа командовать ротой. Он оставлял солдат в сомнении о том, консультировался ли он с ними из-за неуверенности или это было его методом. Он больше не говорил о портрете Гинденбурга. Он вообще ничего больше не говорил об этом. Не говорил он и о деле с теми двумя полевыми жандармами. Мало кто мог его в этом понять. Но последствием этого было, что солдаты считали его справедливым и добродушным командиром. И именно так он поддерживал дисциплину в подразделении, в котором ее очень трудно было поддерживать. Рота просто выскользнула бы у него из пальцев, если бы не его способ управлять ею, при котором у солдат было обманчивое чувство, что они обладают наибольшей свободой.
Биндиг тщательно чистил свой пистолет. Он снова зарядил оба магазина, причем он старательно протер тряпкой каждый патрон, который вставлял. Когда он был готов, то отправился искать старшего официанта. Он нашел его в доме, где квартировало его отделение. Он сидел там в кухне на лежанке и жевал хлеб. Возле него стояла кастрюлька с мутной жидкостью, отдаленно напоминавшей кофе. Старший официант попеременно жевал хлеб и глотал кофе.
- Эй, - крикнул Биндиг, - ты уже снова здесь! Я так и говорил, что ты у санитаров долго не задержишься! И как все прошло?
Науманн подал ему руку. Он сделал несчастное лицо, но в глазах тлел скрытый огонь. Биндиг не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь обращал внимание на старшего официанта, кроме как, вероятно, тогда в самолете, когда старший официант хотел выстрелить в Тимма. Но там было очень темно.
- Они сшили меня и дали мне уколы, - пробормотал он. Он сказал это так, будто обращался не к кому- то, кто стоял перед ним как Биндиг, а к кому-то, кого он только представлял себе. Как некоторые люди ведут
