Мгновенно она вступила под ярко горящие лучи софитов. Разгоряченный Шарон не дал ей возможности собраться.
— Анна! Не веришь себе, так поверь мне. — Это был уже не властный голос режиссера Шарона, а тихий шепот его Крофорда. — Ты лишила меня покоя, послушай, как стучит сердце… — Он притянул Анну к себе, нежно поднял ее подбородок, заглянул в глаза.
Барбара думала, что они сыграют сцену, симулируя поцелуй героя и героини, но губы Шарона раскрылись, и она почувствовала настойчивость его языка, хищный, вызывающий головокружение напор. От неожиданности Барбара отклонилась назад, но руки Айка сжались еще крепче.
— И не пробуй остановить меня, — спокойно шепнул ей Айк, в то время как в глазах светился вызов. Он наклонился и снова приник к ее губам.
Барбаре не хотелось спорить или затевать борьбу на глазах у остальных актеров. Если они начнут ссориться, Айк в своей обычной манере может съязвить насчет их вчерашних занятий сексом, что уж вовсе нелепо выносить на публику. А кроме того — и это главное — поцелуй Айка пьянил, наполнял радостью и счастьем, отказаться от чего она была не в силах. В ликующем порыве Барбара обвила его шею руками, глаза ее сияли. Словно изголодавшиеся, одержимые глубоким и искренним чувством, они припали друг к другу и разъяли объятия лишь тогда, когда раздались аплодисменты.
— Браво! — неистово хлопала в ладоши Лиз Митчел.
— Ну, и перцу же вы задали! — ухмыльнулся Ден Батлер. — Класс!
Барбара натянуто улыбнулась, Шарон же, обернувшись к актерам, буквально разразился тирадой.
— Вот чего я от вас хочу добиться! Наш фильм — драма открытых страстей. Торжество любви, а не совместная постель! Понятно я говорю или нет?.. Сейчас на экранах сколько угодно смятых простыней, оголенных ляжек, до бесстыдства натуральных телодвижений, за которыми нет той подлинной любви, что приносит счастье, а порой и глубочайшую боль. Я верю в такую любовь, и мне жаль тех, кому не повезло ее испытать…
Искренние слова Айка буквально потрясли Барбару, потому что в них чуть приоткрылась его душа, бездонная глубина которой была ей неведома.
Странным образом тот день стал для нее переломным. Будто что-то, раскрепостившись, проснулось. На съемках реальность и вымысел смешались, Анна и Барбара слились, словно у них было одно сердце, трепещущее и замирающее. Бывали минуты, когда перед камерой Шарон доводил ее до крайней точки, после чего ей с трудом удавалось прийти в себя. Никогда раньше партнеры по сцене не заставляли ее выплескиваться до дна, а тут… сама любовь неудержимо рвалась наружу.
Дома, вернувшись со съемок, они с Шароном вместе ужинали, разговаривали, потом уходили каждый к себе. К ней в спальню Айк не поднялся ни разу. Обессиленная, измученная терзавшими ее чувствами, Барбара проваливалась в сон, а утром снова отправлялась на студию.
Неделя за неделей летели стремительно, съемки шли к концу. Интимные сцены, которых она раньше так внутренне стеснялась, почему-то дались легко. Ее уже не смущало собственное полуобнаженное тело, Барбара даже не замечала моментов, когда оставалась полностью нагой. Горячие объятия Айка, вкус поцелуев, шелест кожи — все захватывало ее целиком. И она не сразу обнаружила, что во время съемок ни одного постороннего, кроме кинооператора, в павильоне не было: Шарон позаботился, чтобы они оставались совершенно одни…
Потом, после того как фильм вчерне был смонтирован и началось озвучивание, когда актеры записывают свои тексты начисто, Барбара впервые увидела себя на экране.
Сколько раз Шарон приглашал ее прийти в служебный кинозал, чтобы посмотреть готовые куски, она категорически отказывалась и вот теперь с замиранием сердца подняла глаза.
Барбара узнавала и не узнавала себя, не знала, нравится ли себе или нет, удалась ли ей роль. В некотором замешательстве следила за своими жестами, улыбкой и той последней слезой, с какой в финале прощалась с возлюбленным, давая ему свободу.
— Барбара, соберись, пожалуйста, ты пропустила начало своей реплики, — приподняв на ее голове наушники, где звучал записанный вчерне текст, прошептал Шарон и скомандовал: — Стоп. Вернемся чуть назад! Лиз Митчел и Ден Батлер свободны. — Пани Молик и я перезапишем сегодня куски, где мы вдвоем. Вы должны понимать, как ей трудно впервые заниматься озвучиванием…
Он был прав. Трудно не только чисто технически, из-за отсутствия опыта, а потому, что любовную драму героини ей пришлось переживать еще и еще раз, а это только бередило собственную изболевшуюся душу. Сколько ночей она провела в тщетных надеждах не на съемочной площадке, а в реальной жизни вернуть их близость. Кляла себя за нелепое желание отомстить. За что, собственно? За то, что не любил, когда ей было восемнадцать?.. Куда горше положение теперь. Он околдовал ее окончательно. Приговор вынесен и обсуждению не подлежит.
…Премьерный просмотр фильма был назначен на воскресенье. В лучший зал Голливуда «Палас» пригласили весь съемочный коллектив, звездную кинематографическую элиту, прессу.
Барбара долго сидела перед зеркалом, тщательно подкрашивалась, завивалась, примеряла специально купленное вечернее платье. Оно струилось, ниспадая с оголенных плеч, мягко подчеркивая женственность всей фигуры. Терракотовый цвет шелка удивительно оттенял пронзительную зелень ее глаз и каштановое буйство волос.
— Ты сегодня на редкость хороша, — обернулся Айк, увидев Барбару на пороге гостиной. — Разве что изумрудов не хватает. Мы будем выглядеть отличной парой, тебе не кажется? — подмигнул он, поправляя лацкан своего безупречного белого костюма.
— Разве в Голливуде кого-нибудь чем-нибудь удивишь? — усмехнулась Барбара в ответ. — Хочешь верь, хочешь нет, я с большим удовольствием лучше бы осталась тут и никуда не пошла.
— Но это невозможно! — вздернул бровь Шарон. — Да сотни людей придут сегодня в «Палас» поглазеть на «Женщину по имени Любовь».
— Ты все-таки остановился на этом названии фильма?
— Оно мне кажется наиболее удачным. Разве не так?
Барбара пожала плечами.
— Не знаю. Для названия слишком длинно.
— Возможно… Зато точно по сути — раз. Эффектно для рекламы — два. Я так решил — три.
Все, что происходило в зале, Барбара воспринимала будто сквозь туман. Шарон кому-то представлял ее, кто-то целовал ей руку, одаривал взглядом, любезно улыбался. Это были мужчины, лиц которых она не запомнила. Женщины, одна другой эффектнее, цепко всматривались, оценивая так, словно перед ними призовая лошадь. Мелькнули редкие знакомые — Лиз Митчел, Ден Батлер, продюсер Сэм Харрис, физиономия, как всегда, лохматого оператора их фильма, усы помрежа…
В отведенной им ложе, Барбара села чуть дальше, чтобы не торчать на виду. Шарон покосился, но ничего не сказал, остался впереди. Фильм она тоже смотрела словно сквозь туман: видела и одновременно отсутствовала; иногда сознание ее включалось, тогда улавливала какую-нибудь реплику. Она оцепенела эмоционально и пришла в себя только в момент, когда раздались аплодисменты. Шарон оглянулся, взял ее за руку, подвел к бархатному барьеру ложи.
— Ну же, ну!.. За этот успех я должен прежде всего сказать спасибо тебе, Барбара.
А она сразу подумала об отце. Вот кто по-настоящему был бы счастлив сегодня. Ей же самой для полноты счастья не хватало «малости» — стать женщиной по имени Любовь… для одного единственного на свете человека.
Атмосфера в отдельном кабинете известного голливудского ресторана, зарезервированного Сэмом Харрисом для ужина после премьеры, была возбужденно праздничной.
Все, кто принимал участие в создании фильма, от души радовались, поздравляли друг друга. Пенились бокалы, звенели приборы, в невероятном шуме тонули отдельные голоса.
Напряженность Барбары спала — здесь были свои, не то, что в пышном зале киноцентра. Ее взгляд привлекла Лиз Митчел. Взобравшись на стул, актриса потрясала над головой пачкой газет.
— Прошу внимания! Тише! Это завтрашний номер, а в нем рецензия Дуга Уэлча!
