— Я знала, что нельзя останавливаться, но не знала, куда идти. Если бы ты не догнал меня… — Она вздрогнула и не договорила.
— Это было просто чудом. Когда я увидел, что машина на месте, подумал, ты еще в доме. Невозможно было представить, что человек в здравом уме способен на такое безумие — отправиться пешком в туман, перед самым приливом… Если бы не отсутствие сумки… — Он провел рукой по глазам и отрывисто спросил: — Объясни, если ты так твердо решила уйти… зачем было идти пешком? Ты же умеешь водить?
— Умею.
— Так почему ты не взяла машину?
— Не нашла ключей, — призналась она. — Я решила, что ты их держишь в кармане.
— Я оставил их в замке зажигания.
Это было единственное место, где ей не пришло в голову искать их.
— А ты почему не взял машину?
— Туман к тому времени был уже слишком густым. Я ведь мог и переехать тебя. Потом я вспомнил, что в лодочном сарае хранились фонари, и понял, что пешком будет быстрее.
— Слава богу, — прошептала она. — Когда я поняла, что сбилась с пути, испугалась смертельно. Особенно когда вспомнила о зыбучих песках.
Лицо у него посерело, оливковая кожа натянулась.
— Я правильно понял: ты собралась в Лондон?
— Да.
— Решила отдать себя на деликатную милость Бомонта.
— Нет.
— Думала снова скрыться?
— Да. — Она закусила губу. — Но не потому, что ненавижу тебя. Я никогда тебя не ненавидела. В первый раз я ушла, потому что невыносимо было оставаться с человеком, который так плохо о тебе думает. Если бы я была такой, как ты считал, мне было бы все равно, лишь бы получить от тебя энное количество благ. Но мне было не все равно.
Куинн нахмурился, и было непонятно, дошел ли до него смысл сказанного.
Спустя мгновение он спросил:
— А в этот раз?
— Все то же самое.
Он не возразил и, казалось, целую вечность смотрел на огонь. Потом медленно произнес:
— Нелегко, конечно, избавиться от предвзятого отношения, тем более что все подтверждало его. И все-таки я начал сомневаться. Что-то там у вас с Генри не сходится… Стал бы он оставлять половину состояния первой попавшейся красотке, побывавшей недолго у него секретарем? Вряд ли. Он не был дураком. У него должен был быть повод… Говоришь, ваши отношения были платоническими? Что ты заходила к нему в комнату поиграть в шахматы? Что он не злился, когда ты сказала, что выходишь замуж за меня?..
— Это все правда, — отбивалась она. — Не забывай: завещание он составил после моего отъезда.
— Он мог надеяться заманить тебя обратно. Если он действительно втюрился, то мог подумать, что, раз между нами все кончено, он сможет заполучить тебя…
— Но это неприлично! — воскликнула она. — Я была замужем за его сыном.
— Он мог не видеть в этом проблемы. Может, каким-то образом узнал, что брак не состоялся и его можно аннулировать… И в последней, отчаянной попытке вернуть тебя приехал в Лондон и из ревности рассказал свою версию того, что побудило меня жениться на тебе?
— Он этого не делал.
— Говори правду, Джо.
— Это и есть правда.
— Мне не удалось выяснить подробности, но я знаю, что кто-то приходил в ту квартиру на следующую ночь после моего отъезда.
— Это был не Генри.
— Так кто же это был? Если хочешь, чтоб я тебе верил, пора начать отвечать на вопросы.
Ее оборона дала трещину. Почти не контролируя себя, она проговорила:
— Это был Пери.
— Пери!
Всего на мгновение Куинн стал похож на человека, получившего нокдаун. Потом его лицо снова превратилось в непроницаемую маску.
— Так это был Пери. Мне давно следовало догадаться. Это единственное вразумительное объяснение… Почему ты отказывалась говорить раньше?
— Я… я боялась внести еще больший разлад в семью.
Наступило молчание. Казалось, Куинн обдумывает ее слова. Затем он осторожно сказал:
— Тут одна вещь мне кажется странной. Если ты была такой невинной, какой стараешься казаться, почему так легко поверила всему, что говорил тебе Пери? Это вообще…
— Я и не верила, — с отчаянием перебила она, — но он показал мне письмо, которое ты написал ему после своего первого посещения Солтмарша. Явно твоей рукой написанное… — Куинн хотел перебить, но она не дала: — Я могу повторить его…
Даже сейчас, через пять лет, эти слова огнем жгли ей душу.
— Там было: «Не беспокойся, я вернусь через недельку. Теперь, когда я понял, что она замышляет и как втюрился Генри, я пресеку ее штучки, даже если придется самому на ней жениться. Кто-то должен проучить ее…» Ты не станешь отрицать, что писал это?
— Нет, не стану, — спокойно ответил он. — Тогда я действительно так думал.
— Меня это поразило в самое сердце. Я не знала, что делать.
— Но твоих сомнений хватило, как я понимаю, ненадолго: ты ведь ушла из квартиры вскоре после этого?
— Пери помог. Он отвез меня в ближайший отель и заказал мне номер.
— А на следующее утро ты переговорила с семейными адвокатами?
— Да. Пери подсказал, что брак можно аннулировать, и дал адрес.
— Похоже, он оказал тебе неоценимую помощь.
Она не поддалась на его иронию.
— Да, он был очень добр. Он даже предложил остаться со мной, до тех пор пока я не приду в себя и не начну соображать как следует.
— Остался?
— Я не позволила. Хотя бы потому, что мне нужно было побыть одной.
— Продолжай, — угрюмо произнес Куинн. — И смотри не пропусти чего.
Она была слишком утомлена, чтобы притворяться, и рассказала всю правду.
— Он спросил, сколько времени ты будешь отсутствовать, и, когда я ответила, что пару дней, сказал, что, во избежание лишних хлопот, мне надо исчезнуть до твоего возвращения. Сказал, что поможет найти однокомнатную квартирку и какую-нибудь работу…
Губы Куинна опять побелели.
— Ты хочешь сказать, что он знал, где ты?
Она покачала головой.
— Нет, я не хотела его впутывать, решила, что лучше обрубить сразу. Хотя меня мучило, что после того, как он столько…
— Он когда-нибудь говорил, в честь чего это он взял на себя столько забот?
— Он сказал, что чувствует себя виноватым, потому что не показал мне письмо еще до того, как мы поженились. Но он ничего не знал о свадьбе, а потом стало поздно. Он приехал в Лондон, как только узнал.
Куинн нахмурился.
— Одно непонятно: откуда Пери мог знать, что я уехал в Штаты, а ты осталась одна?
