скоростью, что еще чуть-чуть – и сердце не выдержит и взорвется. Марина чуть приоткрыла губы, поощряя Пьетро углубить и без того сладкий поцелуй. Пальцы Пьетро пробежались по ее волосам, потянули заколку, освобождая огненно-золотой шелковистый водопад. Пьетро слегка дернул Марину за волосы, заставляя изменить наклон головы, чтобы еще крепче прижаться губами к ее подрагивающим губам. Как же давно Марина не чувствовала ничего подобного! Как давно ей не было так тепло, так хорошо! Как долго, оказывается, этот голод копился, завязываясь болезненным узлом в животе!
– Как давно! – невольно прошептала она, когда он снова на несколько мгновений отстранился от нее, чтобы вздохнуть.
– Слишком, слишком давно, – откликнулся он, сильнее потянув ее за волосы и вновь приникая к ее губам.
Марина сама не поняла, как оказалась у стены, с силой прижатая его телом к холодной по сравнению с ее горячей кожей поверхности: то ли Пьетро перенес ее сюда, то ли перетащил, то ли она сама перелетела через комнату, не чувствуя пола под собой. Пьетро терзал ее губы, и Марина полностью отдалась этому безумию, позволила ему овладеть ею, яростно отвечая на поцелуи, проводя языком по губам Пьетро, извиваясь в его руках.
Они совершенно забыли о том, где находятся. Строгая обстановка кабинета расплылась, утонула в раскаленном тумане страсти, и только повторный вежливый стук в дверь заставил их вернуться в реальность.
– Князь… Синьор Динцео…
Маттео Ринальди осмелился бы потревожить своего патрона только в случае крайней необходимости, рассеянно подумала Марина, когда Пьетро резко и зло вскинул голову. Он что-то сердито спросил у юриста через дверь по-итальянски, тот что-то ответил так же быстро. Марина настолько утратила способность ясно мыслить, что не поняла ни слова; к тому же они говорили слишком торопливо.
Перед глазами у Марины все плыло, голова ужасно кружилась, и не только от того, как резко оборвалось сладкое кружение страсти, как поспешно Пьетро оторвался от нее. Сейчас она была рада, что стоит у стены: она боялась, что ноги не удержат ее и она упадет. Что же она натворила? С ума она сошла, что ли? Не только позволить Пьетро прикоснуться к ней, поцеловать ее, едва не сорвать с нее одежду, но и подбадривать его, с готовностью подставляться под его руки и губы… Немыслимо! Неразумно! Преступно глупо!
– Дура, дура, дура! – прошептала она, краснея до слез.
Мужчины все еще обменивались рублеными фразами и не услышали ее испуганный шепот. Неужели она забыла, что это любимая стратегия Пьетро, с помощью которой он стольких женщин склонил на свою сторону? Нет, она прекрасно знала, прекрасно помнила, как хорошо он умеет превращать непокорных в мягких, податливых служанок, готовых идти за ним куда угодно на подгибающихся от восхищения ногах. Он ведь и с ней поступил аналогично, когда она усомнилась в необходимости так скоро вступать в брак, именно таким способом рассеял ее страхи и сомнения. Он только рассмеялся, когда она рассказала ему о своих страхах, а потом, когда она стала настаивать на том, что им не стоит торопиться, заставил ее замолчать нежными, искушающими словами и еще более нежной, еще более искушающей лаской. Он зацеловал, заласкал ее до умопомрачения и наконец поддался на ее выдыхаемые в изнеможении мольбы, и отнес на кровать, и занялся с ней любовью так умело и нежно, что через полчаса Марина уже напрочь забыла, что ее тревожило. Она любила его и хотела выйти за него замуж, пусть даже обстоятельства их встречи и настойчивость, с которой он просил ее руки, были далеки от идеала в ее представлении.
Именно страх, что Пьетро снова использует свое умение соблазнять, заставил Марину сбежать из дома. Она боялась, что лаской он снова вынудит ее забыть, не замечать, что после того, как они лишились ребенка, из-за которого и поженились, в их отношениях не осталось ничего, кроме секса.
И вот сейчас Марина в который раз повторила свою ошибку. Волна дикой страсти унесла ее, лишила способности мыслить здраво, и, если бы юрист Пьетро не постучал, кто знает, как далеко все могло бы зайти… Марина в ужасе отказалась представлять себе, что могло бы случиться, если бы она поддалась властности Пьетро, вновь накинувшей петлю ей на шею.
– Все в порядке, – бросил Пьетро.
Дверь так и не открылась. Каким бы важным ни было дело, с которым пришел Маттео, он так и не решился хоть чуть-чуть ее приоткрыть.
– Поправочка, – сказала Марина достаточно громко, чтобы ее услышал Пьетро, и достаточно тихо, чтобы не услышали по ту сторону двери. – Все будет в порядке, если ты уберешь от меня руки.
Она сопроводила свои слова довольно сильным толчком. Пьетро не ожидал сопротивления, и Марина удовлетворенно вздохнула, когда он растерянно отступил на шаг, не успев прийти в себя.
– Какого…
Если бы Пьетро не увидел эту мгновенную перемену в Марине собственными глазами, он ни за что не поверил бы, что такое возможно. Страстная, чувственная женщина, которую он целовал всего несколько минут назад, словно превратилась в глыбу льда. Ее глаза больше не светились мягким, теплым светом, а сверкали острыми ледяными гранями. Губы были плотно сжаты. Ни следа не осталось от выражения необузданного желания на бледном, спокойном лице. Она снова в совершенстве владела собой, держала себя в руках, могла дать отпор кому угодно. Пьетро же не мог так быстро перестроиться: от необыкновенно сильного возбуждения было почти больно, мысли кружились исключительно вокруг Марины, ее тела и того, как восхитительно будет войти в нее, погрузиться в горячую влажность…
– Какого черта ты делаешь?
Пьетро едва узнал свой голос, хриплый, словно он до крови ободрал горло. Он с трудом сдерживал ярость, глядя, как Марина спокойно, словно ничего не случилось, поправляет одежду, одергивает блузку, разглаживает юбку; она даже расчесала пальцами волосы, откинула их назад и уложила в подобие прически.
Как ей удалось так быстро остыть? Пьетро вдруг стало обидно до слез. Память снова проснулась, подкидывая все новые счастливые воспоминания, и от этого стало еще больнее. Похоже, даже страсть, так долго и ровно пылавшая в них, наконец угасла.
Но этот поцелуй! Как быть с ним? Он напомнил Пьетро об их безумных ночах, о том, как они жаждали прикоснуться друг к другу, прижаться как можно крепче, без оглядки отдаться примитивным желаниям…
– Я спросил… – угрожающе начал Пьетро, и Марина наконец подняла голову и спокойно встретила его огненный взгляд.
– Я тебя слышала, – ответила она спокойно, намеренно выплескивая в огонь ярости Пьетро новую порцию масла. – И я помню, что ты уже говорил это сегодня. Мой ответ остается прежним.
Пьетро непонимающе нахмурился, и Марина прищурилась, рассматривая его из-под длинных ресниц.
– Это не игра для меня, Пьетро. Я никогда в жизни не была настроена так серьезно. Я пришла сюда, чтобы положить конец нашим отношениям, и не изменю своего намерения.
– Ну да, я заметил.
Она вспыхнула от гнева:
– Ах, ты думаешь, какого-то поцелуя хватит, чтобы я приползла к тебе на коленях, умоляя позволить мне вернуться к тебе?
– Я думал, тебе было так же хорошо, как мне, – холодно заметил он, оскорбленный тем, как пренебрежительно она отозвалась о поцелуе.
Марина делано вскинула брови:
– Чтобы мне стало хорошо, я должна почувствовать уважение к себе, а в нашем браке его не было ни капли.
– Ты считаешь, я заставил тебя выйти за меня? Я что, шантажировал тебя? Мне казалось, ты пошла на это вполне добровольно.
– Да, добровольно. Но тогда я была сама не своя, потому что… потому что безумно хотела тебя. А на браке настоял ты.
– Потому что ты была беременна.
Они не планировали этого ребенка, она просто забыла принять противозачаточную таблетку, но Пьетро
