поступает большинство людей. Злоупотребление же свободной волей может обернуться бедой: вмешается высшая сила, приговорив человека к смерти.
Взвешивая все за и против, Роджер повеселел при мысли, что он находится у берегов Франции, а именно во Франции Джорджина видела его дерущимся на дуэли. Однако девушка говорила, что дуэль состоится только через несколько лет, а Роджер планировал, если ему, конечно, удастся достичь берега, как можно скорее возвратиться в Англию, так что этот аргумент ни к чему не приводил.
Роджер пробыл в воде уже полтора часа и с приближением ночи начал замерзать. Энергично двигая руками и ногами, чтобы восстановить кровообращение, он повернул голову и внезапно увидел не далее чем в пятидесяти ярдах плывущий над водой огонек. Он принялся кричать. Ему ответили по-французски, затем послышались возбужденные возгласы, свет стал приближаться, и вскоре в темноте проступили очертания маленького судна, идущего под парусами. Через несколько минут Роджера подняли на борт.
Из французского языка Роджер знал только то, что успел усвоить за год обучения в школе, поэтому нормандское наречие, на котором обращались к нему столпившиеся вокруг матросы, оказалось почти недоступным для его понимания. Но природная склонность к языкам помогла справиться с трудностями. Роджер сообщил морякам, что час назад он в темноте упал за борт с английского торгового судна. Как он вскоре догадался, судьба привела его на одно из судов рыбачьей флотилии, которую юноша видел после того, как она перед началом сумерек отплыла из Гавра.
Низкорослый смуглый мужчина с широкими плечами, оказавшийся капитаном судна, проводил Роджера в маленькую каюту. До сих пор ему удавалось держаться, но теперь шок и напряжение последних часов дали о себе знать, и он свалился на койку от слабости. Роджер смог проглотить крепкий кальвадос, который влили ему в горло, и позволить стащить с себя мокрую одежду. Через четверть часа он уже крепко спал, запеленутый, как мумия, в четыре грубых одеяла.
Проснулся Роджер, когда уже рассвело, и обнаружил с каюте смуглого капитана. Они с трудом обменялись несколькими фразами, из которых Роджер узнал, что смэк 30 после удачного ночного лова возвращается в Гавр. Капитан поставил рядом с койкой миску овсяной каши и вышел из каюты.
Первая мысль Роджера касалась денег и драгоценностей, но, к великому облегчению, он увидел, что похожий на колбасу пояс с безделушками Джорджины лежит рядом, все так же перевязанный веревкой, а возле него стоит маленький глиняный горшок с золотыми и серебряными монетами, которые были спрятаны в ботинках. Очевидно, его спасители были людьми честными, а возможно, приняли его за знатного человека и побоялись ограбить. И все-таки у Роджера были все основания благословлять их честность, ибо им ничего не стоило выбросить его за борт, присвоив драгоценности и деньги.
Окинув взглядом тесную каюту, Роджер подумал, что честность рыбаков кажется еще более поразительной, учитывая их явную бедность. Конечно, на люггере Дэна помещения тоже не отличались изысканностью, зато в каюте висела одежда пусть и поношенная, но из добротного материала, стояли крепкие кожаные сапоги, пахло беконом и ромом из бочонка. Здесь же все говорило о нищете. Даже капитан носил рваные хлопчатобумажные брюки и башмаки на деревянной подошве, а овсянка, по- видимому, служила экипажу повседневной пищей, так как в каюте не чувствовалось и намека на добрые английские запахи печенки, лука и бекона.
Одеяла, в которые завернули Роджера, были немногим лучше мешковины, но, так как его одежду унесли, он был вынужден лежать под ними, ожидая ее возвращения.
Около двух часов Роджер, время от времени впадая в дрему, размышлял о своем чудесном спасении, странной цепочке событий, приведших его на борт французской рыбачьей посудины, и злой участи, которая, по всей вероятности, постигла команду «Альбатроса». Потом в каюту спустился капитан и принес Роджеру его одежду, высохшую на утреннем солнце. Если не считать того, что его вещи были измяты, выглядели они вполне прилично. Одеваясь, Роджер с тоской подумал о прекрасном теплом пальто и сумке, где лежали отделанные серебром пистолеты и другие ценные для него вещицы, оставшихся в каюте «Альбатроса», но тотчас же упрекнул себя за сожаление о подобных мелочах, в то время как Провидение сохранило ему жизнь, свободу и даже небольшое состояние.
Выйдя на палубу, он увидел, что смэк и еще два рыбачьих судна, подгоняемые свежим ветром, движутся к полосе на горизонте — очевидно, к берегу Франции. Трюм маленького суденышка был более чем наполовину заполнен серебристой блестящей рыбой — главным образом, пикшей, мерлангом и камбалой. Один из рыбаков бросил несколько рыбин в небольшую корзину и унес ее вниз. Через полчаса капитан подошел к Роджеру, снял шапку, поклонился и пригласил его в каюту.
Стол был уже накрыт, но, к удивлению Роджера, капитан не сел за него вместе с ним. Указав Роджеру на скамью, он выложил из кастрюли рыбу на большое глиняное блюдо, отрезал добрый ломоть ржаного хлеба, положил его рядом с рыбой и застыл в почтительном ожидании.
Поняв, что есть придется руками, Роджер приступил к делу. Рыба, сваренная с зубком чеснока, показалась ему удивительно вкусной. Конечно, он предпочел бы ее в жареном виде, но понимал, что бедные рыбаки не могут позволить себе такую роскошь, как сало. На столе стоял кувшин, но не было стаканов, и, глотнув из него, Роджер обнаружил там невероятно кислый сидр. Из уважения к хозяину он постарался удержаться от гримасы.
Роджер окончил трапезу, капитан кивком пригласил его на палубу и позвал двух рыбаков, дожидавшихся своей доли рыбы.
Теперь берег был уже ясно виден, а час спустя стало возможным разглядеть мачты судов в гаврском порту. Рыбачья флотилия направилась в свою гавань, находившуюся в некотором удалении от военно- морского порта и бухт для торговых кораблей.
Для того чтобы сойти на берег, не требовалось никаких формальностей, и Роджеру оставалось только поблагодарить спасителей. Чувствуя на поясе драгоценности Джорджины, он счет возможным проявить не меньшую щедрость, чем по отношению к Дэну, и вручил смуглому капитану пять из оставшихся у него четырнадцати фунтов. Француз явно не ожидал такого подарка и с бессвязными выражениями признательности проводил Роджера на причал, кланяясь ему, словно принцу.
Роджеру еще предстояло узнать, что бедняки во Франции раболепствовали перед знатью, так что рыбаки без возражений выполнили бы любой его приказ, не ожидая никакого вознаграждения. Теперь же он направился в город, довольный тем, что поддержал честь Англии и уверенность местных жителей в несметном богатстве каждого английского милорда.
Часы били половину четвертого, когда Роджер сошел на берег. Был погожий солнечный день. Свернув на фешенебельную улицу Франциска I, оказавшуюся самой оживленной артерией города, Роджер принялся вертеть головой: то и дело новое зрелище или звук привлекали его внимание. Хотя улица была сравнительно широкой для того времени, верхние этажи домов по обеим сторонам настолько выступали вперед относительно нижних, что почти соприкасались друг с другом. Улица мало отличалась от тех, которые Роджер видел в Уинчестере и Саутгемптоне, но люди на ней казались ему вырядившимися в маскарадные костюмы.
В те дни во Франции знать одевалась куда более цветисто и богато, чем в Англии. Дворяне отказывались от париков только в том случае, если обладали пышной шевелюрой, да и ту обильно пудрили. Сукно все еще считалось материей для буржуазии, исключая дорожные костюмы, и мужчины, выходящие из карет, чтобы сделать покупки, были облачены в атлас или бархат, тогда как их дамы носили цветастые шелковые блузы с широкими юбками и нелепые шляпки, которые торчали на замысловатых прическах, иногда достигавших высоты полтора фута.
Даже простолюдины выглядели более колоритно, чем их собратья в провинциальных английских городах, так как гризетки копировали наряды своих хозяек, форейторы и лакеи носили яркие ливреи, а тусклые платья деревенских женщин, приходивших на рынок, выглядели наряднее, соседствуя с белыми кружевными чепцами местного производства.
Лавочники выставляли товары не только в витринах, но и на подмостках снаружи магазинов. Роджер не уставал удивляться, как разительно контрастировал богатый ассортимент с убожеством и бедностью рыбачьего судна, которое он только что покинул.
Улица была запружена экипажами, а ее обочины забиты прилавками, и Роджеру несколько раз приходилось пробираться под головами лошадей и отскакивать в сторону, чтобы не угодить под колеса кареты. Но при каждом удобном случае он останавливался, чтобы вдохнуть пряные запахи, исходящие из
