желчное негодование.
В темноте возникла, как привидение, согбенная фигура, закутанная в белую хламиду. Это брела Ногой Бинету. Старуху провожал один из ее внуков, мальчуган девяти лет.
Она узнала Дьенга. Оказалось, она шла к нему, к Ибраиме (вопреки новым обычаям она называла людей по фамилии только в торжественных случаях). Она предложила Ибраиме присесть рядом с ней на сложенных кирпичах.
— К тебе я шла… Хочу попросить в долг — то ли рису дай, то ли денег. Мне надо пятьдесят кило рису.
Увидев ее, Дьенг сразу догадался, куда она идет. Медлительный голос старухи как будто обвивал его мысли.
Через улицу перешел бродячий торговец, напевая свою песню:
— Я сейчас иду к Мбарке, а потом зайду к тебе, — пробормотал Дьенг, а про себя подумал: «Какой смысл ей говорить, что у меня ничего нет».
И они расстались.
Из дверей лавки тянулись по песку две широкие полосы света. У правой двери, вокруг мальгашской жаровни, на которой настаивался мятный чай, восседали трое мужчин: местные лавочники. Они оживленно беседовали между собой. Дьенг поздоровался с ними и вошел в лавку, где Мбарка занимался с покупателем.
— К тебе, кажется, сестра приехала? Добралась благополучно? — спросил Мбарка вместо приветствия.
— Да слава богу! — притворно улыбаясь, ответил Дьенг.
— Ты проведать меня зашел? — продолжал Мбарка, не желая при постороннем говорить с Дьенгом о делах. — Возьми в банке орех. А я уже несколько дней тебя жду.
Дьенг выбрал крепкий орех, разделил его, подал на ладони лавочнику, потом покупателю. В воздухе разливался запах мяты.
— Надеюсь, ты пришел расплатиться? — начал Мбарка, как только покупатель вышел. — Ты же знаешь, я не привык бегать за своими должниками.
Дьенг стал извиняться, клясться аллахом, что скоро расплатится. Но сейчас к нему сестра приехала. В конце концов он показал лавочнику серьги. Тот бросил на них пренебрежительный взгляд и вернул Дьенгу.
— Мбарка! Мбарка! — позвали снаружи.
— Иду, — ответил лавочник.
— Я прошу за них только пять тысяч франков. В понедельник я обязательно получу по переводу и сразу же приду к тебе. Помоги мне, ради бога.
— О аллах! Ты что, думаешь, я по пяти тысяч франков в день выручаю?
И Мбарка с решительным видом раскрыл книгу в засаленной обложке, всю исписанную по-арабски. Палец его быстро скользил по странице.
— Вот! Знаешь, сколько ты мне должен?
Монотонной скороговоркой он перечислил все, что Дьенг забрал в кредит.
— Двадцать тысяч семьсот пятьдесят три франка, — подытожил он. — И это за семь месяцев.
— Эй, Мбарка! — снова позвали снаружи.
— Иду, — ответил лавочник, пристально глядя на Дьенга.
При свете, падавшем с потолка, лоб у Мбарки блестел, глазницы казались огромными впадинами, нижняя челюсть выдавалась вперед — лицо его походило на звериную морду.
— Видит бог, не могу тебе ничем помочь. Ступай к кому-нибудь другому. Да поскорее расплатись со мной, а то я закрою твой счет.
— Послушай! — умолял Дьенг.
Но Мбарка уже направился к своим гостям, оставив его одного в лавке.
Гости расположились вокруг жаровни; один из лавочников священнодействовал: высоко подняв чайник, он разливал настоявшийся чай; ароматная струя с глухим плеском падала в стаканы.
Дьенг остановился у порога и смотрел, как они отхлебывают маленькими глотками горячий чай. В просвете двери четко выделялся его силуэт.
Разносчик остановился на минутку перед лавкой.
— Эй, приятель, что тебе нужно? — обратился к Дьенгу один из лавочников. Он возлежал, опершись на локоть, а другой рукой поддерживал согнутую ногу. Мбарка объяснил ему на своем диалекте, в чем дело.
— А ну, покажи.
Дьенг нагнулся к нему.
— Золотые?
— Из чистого золота, с пробой. Отдаю в заклад за пять тысяч франков. Сам заплатил одиннадцать тысяч.
— Посмотрим.
Он поднялся, ушел в лавку, вернулся и, сев на место, о чем-то пошептался с Мбаркой, потом сказал Дьенгу:
— Ну вот, вообще-то у меня денег нет, но у тебя, видно, крайняя нужда… Беру твои серьги в залог на три дня…
— Хорошо.
— Погоди. Дам тебе за них две тысячи франков. А ты мне вернешь на пятьсот франков больше.
— Две тысячи! — горестно воскликнул Дьенг, присаживаясь на корточки рядом с пройдохой. — Мне нужно не меньше пяти, дай уж хоть три. Вот Мбарка знает, я должен получить деньги по переводу из Парижа.
— Не хочешь, как хочешь, забирай свои серьги! Мне выгоднее пустить эти деньги в оборот.
Лавочники равнодушно отвернулись от него и возобновили прерванную беседу, передавая друг другу стаканы с чаем. Тщетно Дьенг взывал к их совести, напоминал о долге каждого мусульманина и доброго соседа помогать ближнему. Все было напрасно. В конце концов он согласился оставить серьги в заклад за две тысячи.
— Так вот, приятель!.. Даю тебе три дня: понедельник, вторник, среду. Если через три дня не выкупишь серьги, простись с ними: я их продам.
— Ладно.
— Подумай хорошенько.
— Да говорят тебе, я должен получить по переводу.
Лавочник повернулся к Мбарке. Они опять заговорили на своем диалекте. Дьенг ничего не понимал.
