губы продолжали двигаться по моим, а когда он снова прошелся вокруг языком, сжав руками мое бедро и скрещивая наши ноги, у меня закружилась голова. Я прижалась к нему, и он застонал, придерживая меня одной рукой за бедро, его вторая рука проскользнула мне под свитер и я почувствовала теплые пальцы на своей спине.
Так как одна моя рука была зажата между нами, второй я пробежалась по его груди, и начала медленно расстегивать пуговицы на его рубашке, прикосновением ощущая разницу в текстуре гладкой рубашки и, одетой под ней, термальной футболки. До конца расстегнув рубашку, я раскрыла ее и запустила руки ему под футболку, на его упругий живот. У него перехватило дыхание, и я приподнялась, оперевшись на локти, и нависая над ним.
— Я хочу увидеть твои татуировки.
— Хочешь, да? — Его глаза горели. Когда я кивнула, он вынул руку из моего свитера и сел, выгнув на меня бровь, когда заметил его расстегнутую рубашку. От его ухмылки и негромкого смешка мое лицо загорелось, а он скинул рубашку и отшвырнул ее в сторону.
Схватившись за ворот футболки, он снял ее через голову, как это делают парни — безо всякой боязни оставить на ней следы туши или румян. Он кинул футболку поверх рубашки и лег обратно на пол, предлагая себя мне для исследования.
Его кожа была гладкая и красивая, его туловище разделялось хорошо развитыми мускулами, и было украшено двумя татуировками, которые я заметила еще у себя в комнате — замысловатый восьмиугольный рисунок на левой стороне и четыре линии текста на правой. Была еще одна — ярко красная роза со слегка искривленным, темно зеленым стеблем, прямо над его сердцем. На его руках по большей части были узоры и линии, тонкие и черные, как кованое железо.
Я пробежалась пальцами по каждой из них, но он не перевернулся, и я не смогла прочитать полностью цитату, змеей извивающейся по его левой стороне. Она выглядела как поэма о любви, и я почувствовала приступ ревности к тому, кто вдохновил такого рода преданность, которую он, должно быть, чувствовал, раз посчитал необходимым выгравировать эти слова на себе. Мне было интересно, если роза также символизировала
Когда мои пальцы пробежались вниз, к темным завиткам под его пупком, он сел.
— Я думаю, теперь твоя очередь.
Смутившись, я сказала:
— Но у меня нет татуировок.
— Я так и подумал. — Он поднялся, предлагая мне руку. — Хочешь увидеть рисунок?
Он спрашивал, хочу ли я пойти к нему в спальню. Я почувствовала необходимость ответить чем-то вроде
Приглушенный свет из комнаты освещал мебель и стену, прилегающую к кровати, на которой висели двадцать или тридцать рисунков. Он включил лампу, и я увидела, что вся поверхность стены была покрыта пробками от вина. Мне стало интересно, сделал ли он это сам или, когда он искал себе жилье, увидев эту стену, он понял, что просто обязан здесь жить.
Две оставшиеся стены были окрашены в темно-серый цвет, его мебель — королевского размера с платформой кровать, большой стол и шкаф были из темного дерева и совсем не выдавали того, что ее владельцем был студент колледжа.
Я прошла по узкому проходу между стеной с рисунками и его кроватью в поисках своего, но отвлекая свое внимание на остальные — изображения знакомых пейзажей, таких, как, например, центр города, незнакомые лица детей и стариков, и несколько портретов отдыхающего Франсиса.
— Они замечательны.
Как только мои глаза нашли собственное лицо среди других, он подошел и остановился рядом со мной. Он решил перерисовать углем второй рисунок, где я лежу на спине и смотрю на него. Рисунок был прикреплен низко, в правой части стены. С одной стороны казалось, что такое его положение уменьшало его значимость, но я точно знала, что его расположение в отношении кровати было не случайным — он находился прямо напротив его подушки.
Не отрывая от рисунка взгляд, я села на его кровать, и он сел рядом. Вдруг, я с четкостью ощутила тепло его обнаженной груди, и его фразу:
Я была абсолютно уверена, что такой момент неизбежно принесет мне воспоминания о Кеннеди — о его поцелуях, о наших годах вместе. Но, по правде говоря, я не скучала по нему. Не могла найти в себе даже капельку раскаяния. Я подумала, что, если я просто онемела от горя его потери — что заставляло меня волноваться, или может после всех тех выплаканных слез и глубокой боли за прошедшие несколько недель, я пережила это. И мне он больше был не нужен.
Лукас наклонился ко мне, и мыльный пузырь Кеннеди лопнул окончательно. Когда он, нежно, как перышком, провел языком по контуру моего уха и взял в рот мочку вместе с сережкой-гвоздиком, я закрыла глаза и издала тихий стон. Проводя носом по шее, он покрыл ее поцелуями, придерживая рукой мою голову. Его вес исчез с кровати, когда он опустился на колени передо мной, чтобы снять сначала мои ботинки, а потом вернуться обратно и снять свои.
Накрывая мои губы своими, он передвинул меня в центр кровати и положил на спину. Когда он отстранился, я открыла глаза.
— Просто скажи стоп, если хочешь остановиться. Поняла? — Я кивнула. — Ты хочешь остановиться сейчас? — Я покачала головой на подушке. — Слава Богу, — сказал он, возвращая свой рот на мой, и запуская внутрь язык, тогда как я впилась ногтями ему в плечи. Слегка посасывая, я ласкала его язык своим, и он застонал, немного отодвигаясь, чтобы приподнять меня и снять с меня свитер. Дразня кончиком пальца мою грудь, он последовал за ним губами.
Когда я слегка оттолкнула его за плечи, он остановился, пытаясь сфокусировать на мне свой взгляд. Я перевернула его на спину и села сверху, ощущая его твердость через наши джинсы. Его руки пробежались по моей талии, и он притянул меня к себе для страстного поцелуя. Несколько минут спустя, он расстегнул мой лифчик и стянул его за лямки вниз. Еще до того, как лямки полностью смогли сползти с моих рук, он подвинул меня выше и взял мой сосок себе в рот.
— Ох, — выдохнула я, и растаяла в его руках.
Мы снова перевернулись, и я оказалась под ним. Его руки и рот были везде, но когда он раскрыл пуговицу на моих джинсах и дотронулся до молнии, все замерло вокруг меня.
Я оторвала свой рот от его.
— Подожди.
— Стоп? — выдохнул он, смотря на меня сверху вниз. — Я прикусила губу и кивнула. — Прекратим все, или просто не двигаемся дальше?
— Только... не дальше, — прошептала я.
— Значит так и будет. — Он обхватил меня руками, одну запустив мне в волосы, а второй проводя по спине, и поцеловал. Наши сердца отбивали собственный ритм, и музыкант во мне переводил этот ритм в концерт страсти.
По дороге домой я держала глаза открытыми. Выглядывая из-за плеча Лукаса, я наблюдала за пролетающей мимо панорамой, и это было волнующе и совсем не страшно. Я доверяла ему. Доверяла с той самой первой ночи, когда позволила привезти меня домой.
Кеннеди никогда бы вот так не остановился. Не то, чтобы он заставлял меня что-то делать или даже пытался заставить. Если бы я попросила его остановиться, он бы лег рядом, закрыл глаза рукой, успокаивая себя, и сказал: 'Господи, Джеки, ты меня убиваешь'. И после этого не было бы никакой физической активности — ни поцелуев, ни прикосновений. И я всегда чувствовала себя виноватой.
Я думала, что чувство вины уйдет, как только мы на самом деле станем спать вместе, потому, что я редко отказывалась от секса, но, к сожалению, мое самобичевание только усиливалось. Он останавливался внезапно, как будто я делала ему больно. Для него это было, как все или ничего. Он делал несколько
