— Бедная малышка, — прошептал он.
— Ник, мне очень жаль. Наверно, мне следовало предупредить вас…
Он, казалось, не слышал.
— Поедем, — сказала она. — Мы не в состоянии ничего изменить, сколько бы тут ни сидели…
Внезапно она со страхом почувствовала в нем какую-то перемену — словно постоянно нарастающая сила, распирающая его изнутри, готова вырваться и обрушиться на нее. Он как-то деревянно выпрямился и медленно повернулся к ней.
— Вы соображаете, что делаете, Челсия? — Холод его тона пробрал ее до костей.
— Ч-что?
— Мне не нравятся такие игры.
— Я не понимаю, — произнесла она упавшим голосом. Отчего он так сердится? И почему на нее?
— Не прикидывайтесь идиоткой. Все это устроили вы, и не вздумайте отпираться. Чего вы хотели добиться? Открыть мне глаза? Преподать урок? Вы ведь имеете такое обыкновение, насколько мне известно. Что ж, кто-то должен вам сказать, как все это называется, хотя это и малоприятно. Вы в высшей степени самодовольная особа, корчащая из себя святошу. А что касается моей дочери, то должен вам заметить, что никогда, слышите, никогда я не допущу, чтобы она хоть на шаг приблизилась к вам и к вашему дьявольскому воздушному шару! Челсия, откинувшись на сиденье, молчала, совершенно оглушенная. В чем он ее обвиняет? Господи, что же она натворила?
— Ради Бога, объясните, что вас так вывело из себя?
В ответ он едко, презрительно расхохотался.
— Невероятно! Просто невероятно! — Он покачал головой. На лице у него было написано отвращение. — Я ухожу.
Почему-то его отказ удостоить ее даже объяснением показался ей обиднее всего. Он хлопнул дверцей джипа и пошел к своей машине, будто больше ни минуты не мог оставаться в ее обществе.
Челсия осталась одна, давясь слезами, и только луна была ее единственной утешительницей.
Глава девятая
Каждое утро в течение всей следующей недели Ник просыпался в надежде, что боль, испытанная им после полета, потеряет свою остроту. Но боль не утихала. Каждый раз, когда он думал о Хезер Леандро, у него все сжималось внутри. Как может судьба быть такой неразборчивой и жестокой?
Черт бы побрал, эту Челсию Лаутон! И что она лезет не в свое дело? Кто дал ей право играть столь неделикатно чужими чувствами? В конце концов, кто она такая? И неужели ей не приходило в голову, как мучительно он будет переживать?
Нет, она отлично все знала. И специально это подстроила. Ей хотелось, чтоб он повстречался с действительно больным ребенком, смертельно больным. И чтобы, пережив шок, он понял, что, по сравнению с этой девчушкой, Кэти можно считать совершенно здоровой. Она решила вбить ему это в голову, чтобы от чувства благодарности у него перехватило горло. И, возможно, она испытывала при этом большое удовольствие.
Он не потерпит, чтобы им манипулировали! Ему хотелось схватить Челсию за плечи и трясти ее до тех пор, пока она не образумится. Или, по крайней мере, пора высказать ей все, что он о ней думает; несколько раз в течение этой долгой недели он в буквальном смысле ловил себя за руку, тянувшуюся к телефону, чтобы набрать ее номер. В последнюю секунду, однако, он спохватывался и оставлял телефон в покое.
Выручало то, что все эти дни он напряженно работал на «Сосновой горе». Прибыла инженерная команда для разметки трасс, архитектор, наконец, представил план лыжной деревни. Следовало подновить и старые здания, и Ник с радостью ухватился за возможность заглушить свои печали, действуя молотком и пилой. Теперь, если только физическое напряжение поможет ему забыть, какой убитой выглядела Челсия, с ним все будет в порядке.
Но порядка не наступало. Сидя на крыше и меняя дранку, он внезапно, в самый разгар работы, обнаруживал, что перед ним сияют ее серые глаза. Он явственно слышал ее взволнованный голос, видел следы слез у нее на лице. Или она очень талантливая актриса, или…
Нет. Ник никак не мог согласиться, что Челсия так простодушна, как кажется с виду. Он также не мог допустить, что его встреча с несчастным ребенком в последней стадии рака не более, чем случайное стечение обстоятельств. Но, как ни пытался он себя в этом убедить, всю неделю его мучила мысль, не обманывается ли он в своих предположениях.
Странно, но в последнее время ему больше, чем когда-либо, хотелось иметь собственное жилище, и он удвоил усилия найти что-нибудь подходящее. Он понимал, что должен быть благодарен Локвудам за проявленное гостеприимство, но, по правде сказать, чувствовал, что уже не в силах его выносить. Ему ужасно не хватало ощущения дома. И каждый вечер он вынужден был проводить с человеком, с которым и так целый день работал, бок обок. Пожалуй, это уже перебор.
Но когда после бессонной ночи, проведенной в мыслях о Челсии, он вглядывался в свое отражение в зеркале, ему становилось понятно, от кого ему ждать беды. Единственное его утешение состояло в том, что он прекрасно осознавал всю абсурдность этого нелепого влечения. Челсия являлась воплощением всего, что он на дух не переносил в женщинах. Ему надо держаться от нее подальше, пока это наваждение не сгинет. Когда-нибудь это произойдет. Не вечно же ему длиться.
А пока что ему следует уделять побольше внимания Грейс. Именно из этих соображений один вечер он убил с ней за телевизором, следующий — за картами. Однако в субботу, когда вместе можно было провести целый день, он, прихватив с собой Кэти, улизнул с ней за покупками.
Девочке необходимы летние вещи, и нужно воспользоваться свободным временем, пока в магазинах нет толчеи. Грейс вызвалась пойти с ними, но Ник, со всей возможной тактичностью, отказал ей. Ему хотелось побыть с Кэти одному. Она растет так быстро, и он опасался, что в недалеком будущем ее уже не упросить сходить с ним за покупками.
Они медленно шли по тенистой улице Питсфилда, когда мысли о Челсии снова принялись его преследовать, причем без всякого внешнего повода, — Кэти беззаботно щебетала, делясь своими соображениями о достоинствах фисташкового мороженого, а Ник сосредоточил усилия на том, чтобы не обронить ни одного из многочисленных свертков, которыми он был в изобилии нагружен. Внезапно он услышал голос, прозвучавший, будто у него в мозгу: «Ради Бога, объясните, что вас так вывело из себя».
Он тряхнул головой, но звук голоса сменился видом сверкающих слезами глаз и маленького пухлого рта, которому она мужественно пыталась придать выражение независимости. Может, он поспешил с выводами? Может, она вовсе не замышляла всего того, что он ей приписал? В конце концов, почему он решил, что она интриганка?
Нет, пора уже предпринять решительный шаг. Сегодня он обязательно пригласит Грейс куда-нибудь выйти — пообедать или посмотреть кино. Они уже целую вечность, нигде не были.
— Папа, мне нужно в туалет, — перебила его мысли Кэти. Они как раз находились рядом с этим заведением.
— Конечно, иди. Ты справишься сама?
— Папа! Ты что, думаешь, я маленькая? Ник улыбнулся.
— Разумеется, нет.
Калека? — раздался язвительный голос Челсии. Он в изнеможении прислонился к стене близлежащего магазина. Может, он на самом деле чрезмерно опекает Кэти, но кого это должно касаться?
Однако Челсия, будто находясь прямо у него за плечом, продолжала шептать ему в ухо: «Ее жизнь принадлежит только ей, и она должна прожить ее сама».
Ник осмотрелся по сторонам, словно в действительности желая убедиться, что рядом никого нет, и, стараясь отвлечься, принялся разглядывать витрину. Это был ювелирный магазин. Отлично, подумал он.
