Ей вдруг пришло в голову, что из разговора с Эриком можно сделать только этот однозначный вывод.
Крепко стиснув губы, он отвернулся, явно напрягая память. Но Джилл не стала ему помогать. Чувствуя свою уязвимость, он смутился и пришел в замешательство. Джилл перегнулась к нему и протянула руку, желая утешить, снять боль.
Но Эйден отпрянул от нее и вскочил на ноги. Весь его вид убедительно говорил о том, что он ей не верит и не хочет, чтобы она до него дотрагивалась.
Он вышел в столовую и сел на пол перед погасшим камином, упершись локтями в колени и глядя на остывшую золу. У Джилл в голове все перемешалось, но из этого хаоса отчетливо выступала одна мысль: все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала.
— Так мы действительно разводимся? — Он взял железную кочергу и помешал ею в холодном камине. По тону Эйдена Джилл поняла, насколько потрясла его ужасная новость.
Джилл тоже вошла в столовую, чтобы быть ближе к мужу, хотя понимала, что ни о какой близости не может быть и речи, и села на диван.
— Да, так мы решили.
Эйден бросил кочергу, но продолжал смотреть на пепел, где всего несколько часов назад горел веселый огонь.
— Не помню. Ничего не помню. Расскажи мне лучше сама.
— Ах, Эйден, это неважно.
Он взглянул на нее — словно пригвоздил взглядом к месту.
— Расскажи! — приказал он слишком спокойным голосом.
В глазах Джилл стоял сплошной туман. Память Эйдена восстановилась не полностью, но интерлюдия, бесспорно, кончилась. Ей показалось, что на нее, удлиняясь, наступает тень того прежнего, настоящего Эйдена.
— Я не настаиваю, а просто хочу, чтобы ты сам все вспомнил. Спешки никакой нет. Конкретных шагов мы ведь еще не предприняли, с юристами не говорили, да и вообще ничего в этом направлении не сделали.
— Джилл! — нетерпеливо потребовал он.
— Хорошо. Откуда мне начать?
— Не поведаешь ли, когда мы приняли это решение?
Она хотела сказать, что, по мнению врача, лучше будет, если воспоминания вернутся к нему сами, но по его глазам поняла, что сейчас этот довод не подействует.
— Вечером, накануне неудавшегося полета. Ты утром вернулся из командировки в Детройт, и мы поссорились из-за того, что ты забыл про день рождения Мэдди. Короче, к ночи мы окончательно договорились, что разведемся.
— Иными словами, наш брак рушится из-за того, что я позабыл про день рождения Мэдди? — Он недоверчиво взглянул на нее.
— Нет. У нас и раньше были трудности.
— Какие же?
Она заколебалась, но он громко и резко повторил:
— Какие трудности?
— У нас с тобой были разные цели в жизни. Каждый из нас глядел в другую сторону. Ах, Эйден, оставь, мой рассказ все равно не приведет ни к чему хорошему. Ты только начнешь нервничать, и все.
— Я и так нервничаю. Рассказывай.
Джилл тяжело сглотнула. У нее в горле словно был кляп.
— Через каких-нибудь два дня ты должен показаться доктору Грогэну. Давай отложим наш разговор до этого визита!
Эйден сжал левую руку в кулак и ударил себя по бедру.
— Почему наш брак оказался браком в полном смысле этого слова? Я требую объяснений, Джилл.
— Хорошо, хорошо! — Кровь шумела у нее в ушах. — Неприятности возникли вместе с появлением на свет Мэдди.
Эйден нахмурился так, что его брови чуть ли не сошлись на переносице. Джилл не хотела и дальше причинять ему боль. Он и так уже получил достаточно. Но как сказать ему правду, не причиняя боли?
— Мы… ммм… мы не собирались иметь детей. Перед женитьбой мы договорились не обзаводиться детьми.
— А почему мы не хотели детей? — помрачнел он еще больше.
— У нас… у нас были на этот счет свои соображения.
— Какие же?
— Мы были так заняты работой, путешествиями и всякими другими делами, что нам было не до детей. Они бы нам лишь мешали.
— Не представляю себе, чтобы ты путешествия предпочла ребенку. Что-то на тебя не похоже. — Он недоверчиво покачал головой.
Джилл опустила глаза, чтобы скрыть от него истину. Но он все равно сумел ее углядеть.
— Я? Это я так рассуждал?
В ответ она лишь смущенно пожала плечами.
— Ты хочешь сказать, что я не желал иметь детей?
Ей так хотелось пощадить Эйдена, взять часть вины на себя! Но не получалось.
— Я соглашалась с тобой. Поначалу мне хотелось иметь ребенка, однако я смирилась. Встала на твою точку зрения. Но произошло непредвиденное.
— Мэдди?
— Да. Это была моя вина, наверное. Я что-то напутала с предохранительными пилюлями.
— И она изменила наши отношения?
— К сожалению, да! — воскликнула Джилл.
— Каким же образом?
Эх, не надо было ей произносить эти слова с таким жаром! Теперь подавай ему подробности. А подробности причинят Эйдену боль!
— Ну, изменила… просто изменила наши отношения. Они стали другими.
— Но какими же? — Эйден вскочил с места и всей своей огромной фигурой навис над ней. — Тысяча чертей, Джилл, с тобой говорить — что зуб удалять!
Он еще злится! Она старается уберечь его от неприятного, словно он дитя, которое не хочется обижать! Но он далеко не дитя. Он Эйден, или вскоре станет им, то есть взрослый мужчина, который решил повернуться спиной к своей семье, ибо самим фактом своего существования семья нарушала его жизненный распорядок. Но раз он хочет, чтобы она говорила с ним на равных, изволь, она будет говорить.
— С той минуты, как я сообщила тебе о моей беременности, ты решил, что ребенок тебе ни к чему.
— Ребенок, то есть Мэдди, мне ни к чему? — Он отступил на шаг, недоверчиво расширив глаза.
— Да, да, ребенок. А вместе с ним и я. В прошлом году ты больше времени бывал в отъезде, чем дома. Да ты и сам это прекрасно знаешь из твоего календаря. Это явилось одной из причин нашей ссоры в ночь перед авиакатастрофой. Ты лишь утром прилетел домой, а на следующий день улетал снова. Терпение мое наконец лопнуло, и я почувствовала, что лучше нам с Мэдди жить без тебя.
Эйден опустился на стул. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты. Ею овладели жалость и раскаяние. Она уже собиралась как-то смягчить свои слова, даже извиниться за прямоту, но он вдруг заявил:
— Не думаешь же ты, что я клюну на эту удочку? Не такая уж ты дура.
Ошарашенная его словами, Джилл открыла рот с намерением что-то сказать, но так ничего и не сказала.
— Мне совершенно ясно, почему ты от меня уходишь. Даже не понимаю, почему я вдруг заинтересовался причинами. Может, в душе надеялся, что есть нечто помимо этого.
— О чем ты? — выговорила Джилл наконец.
