кровинки.
— Вот оно… Вот… Давай сойдем!
— Через десять минут. На остановке.
— Мне не нужен… Врач не нужен мне… — бормотал он, дрожа всем телом.
— Знаю. Это мы уже проходили.
— Нет, ты не знаешь. Врач не нужен, потому что я сам все вспомнил.
— Вспомнил? Что же ты вспомнил? — еле выговорила испуганная Джилл.
— Последнюю часть ребуса. Ту единственную часть моей жизни, которой недоставало в воспоминаниях. А теперь давай сойдем с этого проклятого поезда.
По счастливому совпадению поезд как раз в этот момент затормозил и остановился. Это была не их остановка, но Эйден пулей вылетел из вагона, вытянув за собой и ее.
— Эйден, нам ведь не здесь выходить!
— Все равно где.
На платформе он согнулся пополам, хватая широко раскрытым ртом воздух. Но через минуту выпрямился, задышал спокойнее, хотя глаза оставались безумными, да и губы поражали своей бледностью.
— Извини, — сказал он.
— Какие могут быть извинения! — Ее еще била дрожь от волнения. — Пойдем погуляем, и ты мне все расскажешь.
— Не хочу гулять.
— Прошу тебя, Эйден. Что бы это ни было, ты должен мне открыться.
— Не могу. Все что угодно, только не это!
— Почему?
— Ты… ты… ты увидишь меня, поймешь, что я за штучка.
— О, Эйден! — Губы Джилл задрожали. — Я хочу увидеть и понять. Что бы там ни было, я все равно останусь с тобой.
Он долго, пристально всматривался в ее лицо.
— Вряд ли.
Но, еще не закрыв рот, пошел с ней рядом. Спустившись с платформы, они пересекли зеленую полосу насаждений и направились к видневшейся у шоссе небольшой зеленой полянке.
— Это накатилось на меня, когда поезд подходил к последней станции, — начал Эйден. — Впрочем, нет. Скорее, несколькими ночами раньше, в сновидениях.
— Предчувствие чего-то страшного, о котором ты рассказывал, да?
— Да.
У Джилл заныла душа. Дорога к железнодорожной станции напомнила ему, очевидно, другую дорогу — в аэропорт Веллингтона.
— Крушение самолета! О Боже! Ты вспомнил крушение самолета.
Но Эйден ошарашил ее:
— Не самолета, а поезда! Крушение поезда!
Джилл остановилась как вкопанная. Внезапно из хаоса обрывков мыслей в ее сознании всплыл первый день пребывания Эйдена дома после больницы. Он тогда также заговорил о крушении поезда, а не самолета. Но она решила, что он ошибся.
— Крушение поезда? Когда? Где?
Они замедлили шаг.
— Мне тогда было восемь лет, а поезд шел из Портленда в Сан-Франциско. Родители мои за два года до того развелись, отец вернулся на побережье — он был оттуда родом, — а мать осталась в Портленде — собственно, даже не в нем, а в маленьком городке к западу от Портленда. Домик у нас был маленький и невзрачный, но позади него рос замечательный лес. Когда дома, — он запнулся, подбирая нужное слово, — становилось уж совсем невыносимо, я убегал в лес и бродил там часами, надеясь заблудиться. Но так и не заблудился.
Эйден расслабил узел галстука, снял его и сунул в карман.
— Я жил в основном с матерью и ее новым мужем — вскоре после развода она вышла замуж вторично, — а школьные каникулы проводил у отца.
— Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и провел рукой по затылку.
Они дошли до полянки и уселись на бордюрный камень.
— А родители ехали с тобой?
Он покачал головой, а Джилл про себя возмутилась: такого мальчонку пустить одного в дорогу длиною в тысячу миль и даже более того!
— Ты ехал один?
Положив голову на руку, Эйден стал растирать лоб кончиками пальцев.
— Нет, я был не один.
Джилл с облегчением вздохнула, но Эйден добавил:
— Со мной была сестренка.
Лицо Джилл выразило беспредельное изумление.
— Ни разу не слышала о сестре. У тебя есть сестра?
— Была. — Гримаса боли исказила красивое лицо Эйдена.
Джилл похолодела от страшного предчувствия. Лучше бы, пожалуй, ей не слышать продолжения.
— Ее звали Бекки, — решительно произнес он. — Она была на четыре года моложе меня, тоненькая как тростиночка, хорошенькая, на меня совсем не похожа: я темный, а она — как и наша мать — светловолосая. Из тех детей, на которых оборачиваются на улице.
Голос его стал мечтательным, мягким, словно он отвлекся от реальности и воспарил куда-то ввысь.
— Несмотря на разницу в возрасте, мы с Бекки очень дружили. Из-за развода родителей и всего прочего.
Он сделал продолжительную паузу, предоставив Джилл додумывать остальное: двое маленьких детей ищут друг в друге опору в рушащемся вокруг них знакомом мире.
И тут до нее дошло.
— Выходит, тебе родители доверили малышку? Но ты ведь и сам еще был ребенком.
— Ничего страшного на самом деле. Я привык следить за Бекки. Стоило мне прийти из школы — и мать спихивала ее на меня, чтобы иметь возможность убраться, сбегать на рынок, приготовить ужин к моменту возвращения мужа с работы.
Воображение Джилл нарисовало малопривлекательную картину: ветхий домик, настоящая избушка на курьих ножках, спрятавшаяся глубоко в лесу, а на кухне Эйден с ложечки кормит овсянкой малютку, развлекая ее плюшевым мишкой. Она тряхнула головой, прогоняя видение прочь, чтобы вернуться к действительности.
Но так ли уж сильно действительность отличается от фантазии? Вот она, вполне взрослая женщина, сидит в чужом городе на бордюрном камне и внимает рассказу своего мужа, из которого наконец должна выяснить, что он собой представляет.
— Был февраль. Начались школьные каникулы, — продолжал Эйден. — Я учусь в третьем классе, и мне совсем не хочется к отцу. Меня приняли в баскетбольную команду, впервые я подружился кое с кем из ребят, они, конечно, как все школьники, будут в каникулы гулять, играть в мяч и вообще развлекаться, как положено в их возрасте. Но моей маме хочется на время развязать себе руки. — Усмешка, искривившая в этом месте рассказа губы Эйдена, сказала ей больше любых слов. — И нас с Бекки отсылают к отцу.
Он подался всем корпусом вперед, уперев локти в колени и положив голову на руки. Ей показалось, что его бьет озноб.
— Тебе, я вижу, трудно говорить, Эйден. — Джилл ласково провела рукой по его спине. — Но если можешь, продолжай.
Он внезапно вскочил и начал шагать взад и вперед, с хрустом давя мелкую щебенку начищенными до блеска черными ботинками.
