Глава XVI
— Как жалко, что мы не остались. Какое чудесное лето наступило, — говорила Джорджи, сидя в поезде Красного Креста.
У нее и Сенты была сильная инфлуэнца, и их отправили домой.
По возвращении Сенты в Англию, у нее был рецидив, а в сентябре — воспаление легких. Когда осенью трубачи, наконец, возвестили о перемирии, она все еще была бледной и слабой. Малейший пустяк вызывал у нее слезы. Она жила одна в своей комнате. Неделю тому назад вернулся Сильвестр, тоже очень слабый и раздражительный.
Кончилась война, кончились четыре года непостижимых и безумных ужасов. Прислушиваясь к звону колоколов, Сента горестно рыдала…
Вошла Клое. Взволнованная, она склонилась над дочерью, поцеловала ее и сказала:
— Дарлинг, тебе нужно пить горячее молоко, — и убежала из комнаты.
Внизу Виктор громко распевал английский гимн, разнообразя его напевами марсельезы и отрывками, которые он запомнил из бельгийского национального гимна.
Вернулась Клое со стаканом горячего молока. Она погладила Сенту по волосам.
— Ну, дарлинг, все кончилось.
Сента думала: «Это никогда не кончится».
В окно врывался гул радостной толпы, наполнявшей улицы. Шел мелкий дождь. Сенте казалось, что он моросит в ее собственном сердце. Она старалась приободриться.
— Это глупо, — говорила она, — давать волю своим нервам.
Джорджи телефонировала:
— Мы должны отпраздновать перемирие. Идем куда-нибудь. Захвати с собой Сильвестра.
Сильвестр сейчас же согласился. Ему страшно нравилась Джорджи, ее дом на Брютон-стрит и тон веселья, доминировавший там. Войдя к Сенте в комнату, он стал причесываться. Глядя на него, Сента подумала: «Какой Сильвестр интересный мужчина. И неудивительно. За четыре года он мог, конечно, измениться к лучшему».
— Сента, пойдем тоже с нами, — сказал он ей, отвернувшись от зеркала. Положив ей руки на плечи, он спросил: — Какой смысл тебе так горевать?
Чувствуя, что слезы снова подступают, она сказала:
— Я понимаю, что нет смысла, но чувствую себя еще очень слабой. Пойди ты один.
Она услышала, как он веселым голосом позвал такси и уехал. Вскоре улицы погрузились в тишину.
В комнату вошла Клое:
— Сента, зашел добрый приятель Сильвестра. Я часто слышала его имя. Майкл Торрес. Он хотел повидать Сильвестра, но когда я сказала ему, что Сильвестра нет дома, он спросил, нельзя ли повидать тебя.
Сента спросила:
— Как ты думаешь, может быть, мистер Торрес поднимется ко мне?
— Хорошо, я принесу сандвичей и сладостей.
Слегка прихрамывая и мило улыбаясь, вошел Майкл Торрес. Сенту немного удивило, что он был такого высокого роста. Последний раз, когда она его видела, он был совершенно другим, а сегодня выглядел очень элегантным.
— Итак, мы опять встретились с вами, — сказал Торрес, пожимая руку Сенты.
— Сильвестр, вероятно, сегодня пошел праздновать?
— Да, он у одной из моих приятельниц, Джорджи Корнуоль.
— О, я ее знаю. Мой кузен Маунтхевен — ее знакомый.
Внимательно присмотревшись к Сенте, он сказал:
— Вы все еще выглядите довольно слабой. Мне кажется, что вы серьезно болели.
— Нет, всего только инфлуэнцой. Но эта болезнь оставила после себя невероятную слабость. Когда вы вошли, я думала о том, что мне делать.
— Все так изменилось. У кого есть свободное время, тот должен над этим задуматься, — ответил Торрес. — Меня интересует журналистика. Писали ли вы когда-нибудь?
— Никогда.
— Почему бы вам не попробовать? Мне всегда казалось, что многие могли бы писать, если бы только захотели заставить себя.
— А мне кажется, что к этому я тоже неспособна.
— А вы попробуйте. Быть может, что-нибудь получится. Сначала я писал небольшие специальные речи и маленькие статейки для моего начальства и для прочих «великих людей». Но теперь думаю сам заняться беллетристикой. Ведь, в конце концов, в моей жизни было больше событий, чем во всех тех книгах, которые я когда-либо читал.
— Расскажите мне хотя бы одно ваше приключение, — попросила Сента.
Когда Клое вошла, неся поднос с кексом и виски, он вскочил и весело обратился к ней:
— Я убеждал мисс Гордон стать достойной подражательницей Жорж Санд.
Клое засмеялась.
— Но каким же образом? — Слушая, как Торрес развивал свою теорию о писателях, она присела на маленькую старую кушетку, внимательно глядя на него.
— Приходите ко мне в контору. Обещаете? — прощаясь, сказал он Сенте, — я, к сожалению, не могу дольше оставаться, так как приглашен в несколько мест праздновать перемирие.
Но, выйдя из Кемпден-Хилля, он даже не подумал позвать такси, пока не дошел до Кенсингтон- Хайстрит. С трудом пробравшись сквозь толпу, циркулировавшую вокруг Гайд-парка, он продолжал свой путь по спокойным улицам Мейфера.
Как странно — он в Лондоне. Войны больше нет, но также нет и будущего. Конечно, он устроится опять в журнале. Ведь Маунтхевен так мил к нему и так о нем заботится. Мики вспомнил о своих родителях, которые жили в Индии и там умерли, когда ему было пятнадцать лет. Он учился тогда в школе в Англии. Год спустя он ее покинул и в качестве юнги устроился на пароходе, идущем в Индию. Год пребывания на море убедил его, что моряком нужно быть по призванию. Тогда впервые он встретился с Чарльзом Маунтхевеном.
Мики решил, что вряд ли в этот вечер они встретятся. Он ясно представлял себе, как Чарльз увлекся всеобщей радостью и от души веселился. Война для него была не чем иным, как новым видом спорта. Но он был храбрым человеком и прекрасным солдатом. Ему, как и многим другим, вероятно, будет недоставать войны. Он долго будет отвыкать от всех ее ужасов, связанных с ней лишений, неудобств и бессонных ночей. С радостью он будет вспоминать совместную жизнь с людьми, делившими с ним все эти тяготы, для которых перемирие не было праздником.
Войдя в дом, Мики думал о том, что даст человечеству перемирие. Его охватило ощущение одиночества. Он подумал, не является ли это следствием дождя, из-за которого сильно болела его рана в ноге. Усевшись в гостиной у камина, он выпил виски с содовой водой и задумался. Его мысли перешли к Сенте Гордон. Мики вспомнил, как ему было приятно получить в Хаслере книги, высланные Сентой по его просьбе от Хатчарда без всякой записки. Сильвестр рассказал ему довольно любопытную историю своей сестры.
— Подумай, она была безумно влюблена в австрийца, должна уже была венчаться, как вдруг разразилась война. Ей это было очень тяжело.
Мики подумал, что это действительно должно было быть ужасно, но ведь она так молода! Мики не знал, что война многих заставила забыть прошлую любовь. Устав физически, он лег спать. Через несколько часов, когда Чарльз вернулся домой, он его разбудил. Войдя в комнату Мики, он сказал:
— Никому не следует спать. Живешь и умираешь только один раз. Сейчас довольно поздно: половина восьмого. Может быть, хочешь покататься? Только не забудь, что надо одеться.
Весь туалет Чарльза состоял из цилиндра, кашне и зонтика. Слуга, вошедший с подносом, на котором
