сумерки.

Единственный зал гостиницы был наполнен купцами и деловыми людьми; все они курили крепкий табак, воздух был тяжелый. Будучи завсегдатаями этого ресторана, присутствующие вели себя непринужденно, громко смеялись, разговаривали, шутили. Один из них каждые несколько минут вставал, бросал монету в автоматическое пианино и с увлечением насвистывал в такт музыке.

Сента с отчаянием думала: «Неужели придется опять гулять, чтобы поговорить». Макс сказал:

— Я познакомился с местным пастором — он очень милый человек. Когда я рассказал ему о цели моего приезда сюда, он любезно предложил воспользоваться его гостиной, чтобы мы с вами могли спокойно поговорить. Наше знакомство произошло, собственно говоря, потому, что он заступился за меня вчера, когда у меня были неприятности.

Его разговор по-английски становился все более плавным.

— Слишком холодно для прогулки, — заметил Макс, когда они шли в пасторат. В квартире пастора чувствовался характерный для голландских домов запах тушеной капусты, всюду преследовавший Сенту. Приятно было войти в гостиную — уютную комнату с мягкими креслами и жарко натопленной печью. Симпатичный пастор понравился Сенте, только, вероятно, благодаря чуждому ей голландскому языку, он казался несколько смешным. Макс прекрасно говорил по-голландски. С душевной болью и иронией Сента думала: «Неужели здесь мы обменяемся поцелуем и постараемся вновь обрести друг друга? А ведь когда-то хижина лесного сторожа казалась бы мне раем».

— Теперь мы можем поговорить, — сказал Макс и предложил ей папиросу, вынув незнакомый простой портсигар.

— Где ваш прежний портсигар? — спросила Сента.

— Кто его знает, — ответил он улыбнувшись.

Устроившись в уютных креслах, Макс предложил:

— Никакие слова не могут выразить то чувство благодарности, которое я испытываю к вам, Сента, пожелавшей приехать ко мне. Когда в течение нескольких минут после получения вашего письма я ответил на него и бросил в почтовый ящик, то говорил себе: «Ты неправильно поступаешь, у тебя нет никакого права просить Сенту приехать повидаться». Теперь я очень беден, у меня ничего нет; быть может, когда- нибудь мне вернут часть моего богатства — я не знаю. Когда я просил вас быть моей женой, я мог дать вам очень многое, сейчас — почти ничего.

Сента ответила ему:

— Деньги никогда не имели для меня значения. В те времена из нас двух я была бедна, но вы никогда не придавали этому значения.

Макс прошептал:

— Любовь любит давать, — и затем громким голосом продолжал. — Побудем несколько дней вместе, тогда я попрошу вас дать мне ответ. Согласны ли вы? Легче ли будет вам прийти к какому-нибудь решению, побыв со мной некоторое время?

— Вы правы, давайте попробуем, — мягко ответила Сента.

При этих словах его лицо осветилось нежной улыбкой, а в голосе зазвучали прежние нотки:

— Маленькая моя, если бы вы только знали… ведь впервые за много лет, за все эти годы я отдыхаю. А годы были тяжелые…

— О, Макс, Макс! — с плачем воскликнула Сента и хотела обнять его, но не решилась.

Он продолжал говорить:

— Не захотели бы вы поехать в Рильт — отсюда не очень далеко. Там только Фернанда, при ней старый Генрих и больше нет никого. Может быть, там…

— Да, поедемте в Рильт, — ответила Сента, подумав при этом, что в Рильте не придется сталкиваться с грубой повседневностью и реальными мелочами в виде чужих гостиных и прокуренных ресторанов. Там легче будет говорить, и красота природы и дивных мест поможет им вернуться к прежним чувствам и мыслям.

— Если мы завтра утром выедем, то приедем в Рильт вечером. Днем у нас будет остановка в Гамбурге.

— Поедем сегодня вечером, если можно, — сказала Сента.

Макс испытывающе посмотрел на нее.

— Сента, вы в пути три дня и, наверное, устали, может быть… — он не мог найти подходящих английских слов, и Сента прервала его:

— Макс, говорите по-немецки, я еще не забыла его.

Он покраснел от удовольствия.

— Вы говорите это просто из вежливости. Я не знал, захотите ли вы говорить на этом языке.

Заговорив на своем родном немецком языке, он с каждой минутой становился все более и более непринужденным.

— Если я найду отдельное купе в поезде, уходящем через полчаса, поедете ли вы, дарлинг? Немыслимо оставаться здесь в этом городе, таком унылом и пропитанном запахом капусты.

Сента согласилась.

В поезде они пообедали; шутили, смеялись. Макс сел на тот же диван, на котором сидела Сента и сказал:

— Прислонитесь ко мне, положите голову на мое плечо и постарайтесь уснуть. У вас под глазами такие глубокие тени.

Закрыв глаза, Сента вспоминала прежние их поездки шесть лет тому назад, когда он тоже, бывало, так говорил и она, послушно закрыв глаза, отвечала:

«Как чудно спать, тесно прижавшись к вам, я не усну, так как ничего не может быть прекраснее, чем чувствовать вас вблизи себя».

«Какая неизъяснимая слабость чувствовать ее объятия и ласки!» Макс, боясь потревожить сон Сенты, сидел, не двигаясь, все время думая о ней.

В поезде было очень холодно, стекла окон не все были целы. Он вынул из чемодана все, что у него было теплого, и укрыл ноги Сенты, стараясь их согреть.

Какое красивое лицо, нет никого прекраснее ее. Ни одна женщина не может так привлекать, как Сента. Ее окружает аромат, давно забытый им среди ужасов войны и бедствий послевоенного времени. Ему приятно было видеть ее стройные ноги в шелковых чулках, вдыхать аромат ее духов.

По приезде в Гамбург они решили остановиться в знакомом им обоим отеле «Четыре времени года», зная, что там им дадут хорошие комнаты, где они не будут чувствовать холода и недостатка в еде. Почти на руках Макс вынес Сенту из вагона. Был уже час ночи. По-прежнему было холодно. Когда Макс с трудом привел сонную Сенту в ее номер, он заказал стакан горячего молока. Ему ответили, что молока нет, можно только дать горячее какао на воде.

Остальную часть дороги в Рильт Сента дремала, прислонившись к Максу.

— Вот мы и приехали, — сказал Макс, помогая Сенте выйти из вагона и взяв чемоданы, — пойдемте пешком — это нас согреет.

Проходя по парку, Сента всюду видела надписи: продано, продано…

У входа их ожидала Фернанда.

— Я вышла к вам навстречу, как только услышала гудок прибывшего поезда, — крепко обнимая Сенту, сказала она. — Я живу в моей прежней комнате. Пойдемте туда, там приготовлен кофе. Вы телефонировали, что завтракали в Фленсбурге, и я знала точно час вашего прибытия. Какое тяжелое путешествие вы, вероятно, совершили!

Сента поднялась по знакомой каменной винтовой лестнице. Очаровательный голос Фернанды напомнил ей прежнее время. Комната, в которую они вошли, была все та же и вместе с тем совершенно другая. И Фернанда была все та же, но чувствовалась в ней какая-то резкая перемена. Когда Сента присмотрелась к ней, она поняла, в чем заключается перемена. Фернанда выглядела значительно старше своих лет. У нее был такой же бледный и серый цвет кожи, как и у Макса. Общее выражение их лиц носило следы какой-то отчужденности и омертвелости. Фернанда была очень худой. На ней было одно из тех платьев, которое Сента знала еще раньше. В камине горел огонь. Они пили кофе, шутили, смеялись. В атмосфере домашнего уюта, в знакомой обстановке растворялось ощущение отчужденности, и настроение

Вы читаете Игра с огнем
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату