У него вырвались горькие слова:
— Довольно скверно то, что с моими сибаритскими вкусами я должен буду надеть на себя вериги, потому что вы считаете их приятными для себя.
В нем клокотали одновременно ревность, злоба, жалость и нежность.
Угрюмый и печальный он сопровождал Сенту в течение всего дня по всевозможным учреждениям, разговаривая на самые будничные темы. Они боялись затронуть хотя бы одним намеком то, что жгло их сердца.
Когда они вернулись домой, Сента сейчас же пошла к себе приготовиться в дорогу. Клое приветствовала Мики, с жалостью посмотрев на него.
Мики сказал ей:
— Не думайте, что я действительно такой дурак, каким вам кажусь. Вероятно, вы думаете, что я согласен на все, что я похож на тех людей, которые подставляют то одну щеку, то другую под удары судьбы и при этом еще благодарят. Если я буду протестовать и задерживать Сенту — это ни к чему не приведет. Если же она все это проделает, то, наверное, возвратится. Я буду ее ожидать. Вот и все.
В это время в гостиную вернулась Сента, одетая в зимнее пальто и черный бархатный берет, из-под которого выбивались ее золотистые волосы. Увидев ее в таком костюме, Мики вспомнил, как много раз он снимал этот берет, бросал его в глубину авто, чтобы скорее поцеловать ее.
Вокзальная суета отвлекла их мысли.
— Сейчас подойдет поезд, — печально проговорил Мики. Сента кивнула головой. Последние несколько минут были для них обоих полны отчаяния.
— С этого самого дебаркадера обычно уходили поезда с возвращавшимися на войну из отпуска, помните? — сказал Мики.
Решительным движением Мики вошел в вагон, обнял Сенту, страстно прижал ее к себе, поцеловал и, ничего не говоря, ушел.
Она долго смотрела ему вслед, как бы желая запомнить каждую черту, каждую линию его высокой фигуры.
Глава XXXI
Ночь была холодная, в каюте стояла стужа. Переезд через канал был ужасен. Сента чувствовала себя отвратительно. Когда подъехали к Флешингу, стал падать снег. В Голландии поезда не отапливались и шли невероятно медленно. Только поздним вечером экспресс прибыл в Амстердам.
Сердцебиение разрывало грудь Сенты, и тысячи ощущений охватили ее с такой силой, что она даже не могла разобраться в них — волнение это или страх, жалость к себе или к Максу. Его нигде не было. Сидя в такси, везущем ее по мрачным улицам северной Венеции, глядя на отражения фонарей в черных водах канала, она старалась разобраться в себе и успокоиться.
Отель, где Сента заказала себе комнату, произвел на нее хорошее впечатление. Войдя в холл, Сента снова глазами стала искать Макса, все еще не видя никаких его признаков. Управляющий проводил Сенту в комнату, приготовленную для нее.
— Приехал ли граф Вандорнен?
— Все еще нет. Граф телеграфировал о своем приезде сегодня утром, но миледи не должна забывать, что железнодорожное сообщение еще не налажено. Мы все еще чувствуем последствия войны — отсутствие угля и недостаточное количество персонала.
Приняв ванну и переодевшись, Сента спустилась вниз пообедать.
Уже девять часов, а Макса все еще нет. Впервые с момента получения от него письма Сента улыбнулась, почувствовав иронию своего положения. Как бы в ответ на ее улыбку ей принесли телеграмму Макса:
Где же был это самый Ольден-Цааль? Швейцар сказал ей, что это небольшой городок на северной границе, и что туда ежедневно отходит поезд в шесть часов утра и прибывает в час дня. Сента попросила швейцара:
— Пожалуйста, телеграфируйте: «Приеду час дня. Сента» и адресуйте телеграмму графу Максимилиану Вандорнену.
Она не спала почти всю ночь, так как шум на амстердамских улицах не прекращался до зари.
Когда она ехала на вокзал, было очень холодно, мороз щипал ей лицо. Но картина занимающейся зари, когда яркие звезды сверкали в сапфировом небе, золотя тысячами искр снежный покров, устлавший дома и все вокруг, привлекла все ее внимание.
По-видимому, никто не ехал в Ольден-Цааль, так как Сента оказалась одна в вагоне поезда, который не отапливался и полз как черепаха.
Она не заметила, как поезд подошел к Ольден-Цаалю. Сойдя со ступенек высокого вагона, Сента оглянулась в надежде увидеть Макса. Его опять не было. Наконец, глаза ее остановились на одном из окон вокзального зала, сквозь стекла которого она увидела Макса, по крайней мере, так ей показалось. Сента быстро пошла по направлению к турникету. И минуту спустя возле нее был Макс. Это действительно он стоял у окна. Сняв шляпу, склонив голову, Макс поцеловал руку Сенты.
Все казалось ей таким нереальным, таким призрачным: неужели это Макс? Этот высокий, невероятно худой человек с сильно поседевшими волосами и пепельно-серым лицом?.. Медленно и осторожно подбирая английские слова, он сказал:
— Я заказал для вас комнату в отеле. Не хотите ли пройтись туда пешком, расстояние небольшое; или вы предпочитаете поехать?
— Нет, пойдемте пешком, — ответила Сента.
Когда они вышли из вокзала, Сента поняла, что составляло такую разницу в Максе. Он был совершенно иначе одет. Она помнила его всегда элегантным, в самых разнообразных и модных костюмах. Теперь же на нем было какое-то странное, доверху застегнутое старое выцветшее пальто, башмаки его носили на себе следы острой нужды. Как же могла она забыть, что для него теперь все изменилось — Австрии не существует. Тогда ее охватило внезапное чувство жалости, слезы полились из ее глаз, и инстинктивно она взяла Макса под руку. От этого прикосновения его лицо покраснело, он посмотрел на ее руку, сжал ее и сдавленным голосом неслышно произнес одно слово: «Ты». Никакие пламенные речи, никакие просьбы не могли бы тронуть душу Сенты так глубоко, как один этот нежный звук.
Идя рядом по снегу, она не переставала плакать. Слезы заливали ее лицо. Желая скрыть их, она кашлянула. Макс посмотрел на нее, остановился и стал нежно вытирать ей глаза. Его лицо оставалось суровым, но взгляд сверкал и был полон любви и печали.
В отеле, лучшем в этом городе, — как объяснил Макс, — было, к счастью, тепло. Естественно, как ребенок, Сента сказала:
— Я так голодна.
Макс улыбнулся, проводил ее в комнату, а затем побежал вниз заказать еду.
Сента подумала: «Макс не страшный, он только другой, такой чужой, и английский язык его так странен, почти непонятен».
К завтраку, являющемуся в этом отеле обедом, подали три мясных блюда.
Макс сказал:
— Фернанда шлет вам свой сердечный привет.
— Как она поживает?
— Хорошо, но вы, вероятно, найдете ее изменившейся.
Разговор не вязался, трудно было найти общие темы. Сента сказала что-то о количестве мяса и масла. Макса удивило, что в Англии все еще существует карточная система. Разговор вновь оборвался, так как всякий раз они наталкивались на то, о чем невозможно было говорить. Когда пили кофе, наступили ранние
