больше склоняться к нему.
— Вы должны… — и губы их слились.
Он целовал ее до тех пор, пока весь мир не был охвачен пламенем, и только они одни, уста к устам, существовали во вселенной.
Ей казалось, что голос Мики раздался где-то вдали.
— О, Сента, неужели?
Она не могла говорить. Почти скрыв свое лицо у него на плече, она лежала в его объятиях, Мики нежно откинул ее голову и посмотрел на бледное лицо, яркие губы которого носили следы его победы. Он весь был полон страсти и желания, чувствуя в своих объятиях любимую. Маленькие прелестные груди трепетали под натянутым шелком платья.
— Мы можем пожениться завтра, когда хотите, завтра будет чудесно, вы моя навсегда, я ваш… Сента, скажите хоть одно слово, я должен слышать ваш голос. — Она сделала легкое движение, но он не отпускал ее. Тогда она широко раскрыла глаза и нежно улыбнулась ему.
— Кажется… я люблю вас.
— Кажется? — дрожащими пальцами он обводил контуры ее лица, каждая черта которого казалась ему необыкновенным чудом.
— Тогда я хочу научить вас говорить мне — «Я вас люблю».
С той страстной близостью, которая умеет быть грубой и вместе с тем бесконечно нежной, он привлек ее еще ближе к себе.
— О, Сента, вам только кажется? Неужели вы не понимаете, не чувствуете, что значит любить, что значит обменяться со своим возлюбленным словами страсти, захватывающей дыхание? Скажите — только вы, я и зимний вечер об этом услышит. Я сохраню тайну в моей душе, и никто об этом не узнает. Но я не в силах не слышать вашего голоса.
Сента с трудом шептала о чем-то, о невозможности говорить, и вновь эти ненасытные обожающие губы прижались к ее устам, ласкали ее шею, лицо, щеки, лоб, желая впитать все ее очарование. Измученная его страстью и любовью и ощущая трепет каждого его нерва, Сента чувствовала, что она действительно любит Мики, что не только его обожание охватило ее, но что она действительно любит этого нового, властного Мики, молодость его чувства и силу его экстаза. Его молодость взывала к ней, будила ее.
В их сердцах, погребенных под пеплом военных страданий, вновь зацветала весна.
— Я не хочу успокоиться, я не хочу ждать! Но, дарлинг, я хочу вам сказать кое-что, о чем вы сами меня просили…
— Я слышал об этом от вашего сердца — оно мне это сказало.
Несколько мгновений он простоял у ее ног, успокоенный нежными прикосновениями ее рук.
— Мы поженимся, как только сможем. Мы будем представлять благородное зрелище двух молодых существ, каждый из которых занят своим делом. Надеюсь, миссис Торрес, вы не перестанете работать и писать, надеюсь, вы не дадите хозяйственным заботам заглушить в вас чудесный поэтический дар? А мистер Торрес будет продолжать плавать в различных маслах, набивать себе шишки, испытывая разные машины, и пахнуть парафином, как это было до сих пор. Не правда ли, чудесная картина полного семейного благополучия? — Он умолк. Сента смеялась, и вновь охваченный страстью, он шептал:
— Неужели правда, о дорогая, неужели?
— Посмотрите на меня, — сказала Сента.
Он поднял голову и увидел в ее глазах нежность и в отблеске своей страсти ее любовь к нему.
— Вы довольны?
— Доволен и счастлив сверх меры, — ответил Мики, вновь положив голову в ее мягкие объятия.
Возвращаясь домой под все еще льющим дождем, он распевал громким голосом, не имея сил сдержать радость души. Хотя он был один, он разговаривал и делился с единственными своими спутниками — ветром, дождем и тучами рассказами о поцелуях и объятиях его возлюбленной, его прекраснейшей Сенты. Он был так неопытен в сладостных вопросах любви.
Вернувшись, он как можно скорее поставил машину на место и на цыпочках побежал к себе в спальню, не желая говорить после блаженных минут ни с Сидом, ни вообще с кем бы то ни было.
Какой Сид милый парень. В комнате ярко горел камин, со стола приветливо глядели бутылка виски, белая булка и ломоть хорошего сыра.
Мики чувствовал себя безумно уставшим физически, но будучи уже в постели, не мог уснуть. Ему все еще слышался голос Сенты, говорившей: «Посмотрите на меня». Ему казалось, что ее густые и мягкие волосы, так сладко пахнувшие, прикасались к его щеке, что ее губы протягивались навстречу ему, ища его поцелуев.
Глава XXVIII
Они решили нанять дом на полпути между гаражом и городом, так, чтобы Сента могла туда приезжать, а он мог бы бывать в городе. Сид говорил:
— Я боялся, что вы захотите жить здесь, а ведь я понимаю, какое у нас ужасное жилье. И, вообще, неудобно жить там, где такое шумное дело.
Мики было, собственно говоря, безразлично, но Сента с удовольствием выслушивала советы Сида, который ей очень нравился. Она находила его смешным, не современным человеком и говорила, что о нем стоит написать книгу.
Обычно она приезжала в гараж в авто «Дарлинг», взятом теперь Мики и Сидом, и уезжала с Мики по окончании его дневной работы на экскурсии в окрестные леса, если не шел дождь.
Дни были окутаны сладким туманом. Мики с радостью совершал многочисленные рейсы в автомобиле и делился с Сентой неиссякаемыми планами.
— Очаровательная, я вам скажу, что мы выедем за город только в конце весны, чтобы вам не было так скучно. До тех пор мы найдем себе квартиру на Барнес-стрит: это по дороге ко мне, и я смогу возвращаться домой каждый вечер. Я приобрету себе мотоциклет и таким образом буду преодолевать расстояние за 35 минут.
Джорджи рассердилась, услышав об этом плане:
— Неужели вы думаете, что ваша поездка в течение 35 минут на мотоциклете будет приятна Сенте? Не будьте идиотом, Мики, не представляйте себе все в таком розовом свете. Наймите квартиру в городе, как все нормальные люди, и совершайте ваши путешествия человеческим способом, то есть в поезде.
Джорджи выглядела более худой, чем когда-либо. Ее волосы, остриженные по-мальчишески, придавали ей беспомощно молодой вид. Чувство Клива, по-видимому, не встречало поощрения с ее стороны. Совершенно естественным, спокойным тоном она говорила о Сильвестре и о том, насколько понравился ему Нью-Йорк и его новая работа. Никто не знал, переписываются они или нет. Джорджи говорила Сенте:
— Атмосфера в Кемпден-Хилле очень скучная, как это всегда бывает, когда в доме влюбленные.
Глядя, как Сента с каждым днем все более и более расцветала, она думала: «Неужели она совершенно забыла, или она, может быть, не любила Макса по-настоящему? А может быть, просто время берет свое? Ведь в конце концов уже больше пяти лет. Пять лет! Если бы кто-нибудь в 1914 году сказал ей и Сенте о пяти годах жизненного пути, они не могли бы охватить такого неисчислимого количества времени. Ведь они обе тогда были еще в школе. Теперь она была замужем и полувдовой. Сента после своего полувдовьего состояния собиралась выходить замуж».
— Все происшедшее с нами довольно странно, — говорила она Чарльзу. После своего выздоровления он приехал в город, так как в имении было скучно и неуютно.
— Не находите ли вы, что Сента очаровательна в своей любви? — наивно спросила Джорджи Чарльза и с чувством удовлетворения отметила: «Ага, на этот раз, мой милый Чарльз, вы задеты!»
Глаза Чарльза стали довольно мрачными, но он спокойно ответил:
— Говорят, что ничто так не украшает женщину, как любовь.
