меня, неужели?
Глаза его засверкали, и одним резким движением он приподнялся.
— Может быть, вы любите кого-нибудь?
— Нет, — с плачем ответила Сента. — Единственная причина, Чарльз, это мое нежелание выходить замуж.
— Вы можете еще подождать. — Чарльз, как типично светский человек, прибавил: — Сейчас конец охотничьего сезона. До начала весеннего, когда мы могли бы повенчаться, — еще целых полгода. За этот долгий промежуток времени вы могли бы подумать.
— Чарльз, все это вы говорите напрасно. Тяжело то, что вы больны, и я должна вам именно теперь отказать, но все же я не могу быть вашей женой, не могу сказать вам почему, каким образом очарование этого лета исчезло. Для меня оно безвозвратно умерло… Я не могу дать вам своего согласия.
— Но это очарование должно вернуться, если бы вы только разрешили, если бы вы дали мне возможность доказать вам, как я вас люблю… как я вас люблю!
Глаза Чарльза с мольбой глядели на нее, как бы говоря: «Подойдите ко мне».
Сента помимо своей воли приблизилась к его постели. Он схватил ее за руки и, с силой притянув к себе, заставил склониться над ним.
— Я не могу поверить, что вы перестали думать обо мне, что вы забыли те чудные мгновения, которые мы вместе с вами переживали летом.
Сента хотела вырваться, но он крепко держал ее.
— Перестаньте, — шепнула она.
— Я оскорбил ваше самолюбие? Вот почему вы не хотите дать свое согласие. Я сделаю все, что вам угодно. Неужели вы не понимаете, что я бесконечно желаю вас… желаю вас…
Стыд и гнев залили румянцем ее лицо. Сента наконец освободилась.
— Я не желаю вас и никогда не буду желать. Я ухожу. Прощайте, — тихо, но ясно сказала она.
Выбежав в галерею, Сента остановилась; ее грудь разрывалась от сердцебиения, она не в силах была дышать.
Она бесшумно сбежала в холл. Не видя ни слуг, спешивших ей навстречу, ни окружающей обстановки, она, как молния, выскочила из дома, со вздохом облегчения покинув его. У роллс-ройса стоял шофер.
— Пожалуйста, отвезите меня обратно в город.
Глава XXVII
Компаньоном Мики был довольно симпатичный малый. В его взгляде на жизнь было то, что мы называем «тонкостью». Сид владел неисчерпаемым лексиконом ругательств и возбуждал этим постоянное любопытство Мики. Но это не мешало ему быть очень хорошим товарищем. Сид чувствовал к Мики большую благодарность за вложенные в дело пятьсот фунтов, которые сделали для него то же, что пища делает для умирающего от голода человека. Его внешность была довольно привлекательна: маленького роста, с удивительно ясными карими глазами, с длинными, как у девушки, густыми ресницами, С 17 до 27-летнего возраста он был банковским клерком. Затем его призвали на войну, которую он полюбил просто как интересное занятие. Все, связанное с ней, — лишения, раны, газы, бомбы, отмораживание рук и ног — все это было перенесено им с величайшей стойкостью и не мешало при воспоминаниях о войне говорить Мики с сияющим лицом:
— Какая чудесная была война, необыкновенно интересный спорт!
Как понимал Мики, с момента вступления в войска Сид совершенно изменился. Он сам о себе говорил: «Я ожил». Он был одним из тех людей, которые не отдавали себе отчета в том, что они находятся в клетке. Когда же клетка раскрылась, Сид предпочел умереть, чем вновь очутиться в ней.
— Я хотел поехать за границу попутешествовать, но у меня нет возможности. Кроме того, война оставила мне воспоминание о себе в виде больного легкого.
В один из тех мрачных дней, которые когда-то предсказывал Сильвестр, Мики спрашивал Сида:
— Станем ли мы с вами когда-нибудь богатыми людьми?
С постоянной папиросой во рту, не отрываясь от своей работы, Сид ответил:
— Ничего, не волнуйтесь, через десять лет все будет в порядке.
— Десять лет? Неужели вы хотите сказать, что раньше этого срока мы не будем иметь настоящих больших доходов?
— А разве у нас недостаточно? Ведь мы хорошо живем, не правда ли? — спросил Сид.
— Да, пожалуй, — хмуро согласился Мики.
Сидя на поломанном колесе, он смотрел на дождь, льющий беспрерывными потоками.
— Столько месяцев быть вблизи Сенты и не догадываться о своей любви к ней!
Позевывая от скуки, он встал. Сид посмотрел на него.
— Так как сегодня, по-видимому, никто не захочет нанять этот автомобиль, имея такую же возможность сделать это гораздо ближе, я предлагаю вам поехать в Лондон, хотите?
— Не знаю, может быть.
— На вашем месте я сделал бы это.
— Что сделал бы? — спросил Мики.
— Поехал бы развлечься. Слушайте, поезжайте, предложите ей где-нибудь пообедать, и когда вы вернетесь, ваше настроение опять будет хорошим.
Проходивший почтальон вручил Мики два письма, из которых одно оказалось каким-то счетом, который он бросил на пол. Сид заметил:
— Спокойствие, спокойствие, молодой человек. — Но минуту спустя, глядя на дико пляшущую перед ним фигуру, он решил, что Мики сошел с ума. Глаза Мики сверкали. Из его уст раздавались какие-то бессвязные звуки, слова и целые фразы. Когда, наконец, Сиду удалось уловить слово «авто», он сказал «да» и прибавил: «Возьмите его», стараясь говорить с ним так осторожно, как говорят с сумасшедшим или малым ребенком. Мики перестал прыгать и, размахивая письмом перед лицом Сида, смеялся до тех пор, пока тот, наконец, не подбежал к нему и не вырвал письмо из его рук. Прочитав письмо несколько раз, Сид возвратил его Мики. Лицо Сида расплылось в улыбку, растянувшую его рот до ушей. Он посмотрел на Мики, как смотрят на божество. Мики когда-то настоял на покупке другого гаража. Сид боялся покупать такой большой участок земли, теперь же общество железных дорог собиралось построить в этом месте новую ветку, и они должны были получить отступную плату в десятикратном размере. Таким образом им удастся оплатить аренду и все то, что необходимо, чтобы, соединив оба гаража, превратить их дело в крупное предприятие.
За секунду Мики оказался в своей комнате, написал ответ и вернулся вниз.
— Я захвачу его в город, — коротко бросил он, — приготовьте авто, пока я оденусь.
Он горел от нетерпения скорее быть в дороге, скорее оказаться в Лондоне.
Какое счастье — дождь такой сильный, что дороги достаточно пустынны для всякого желающего ехать с максимальной скоростью. Проезжаемые им окрестные городки и деревни мелькали мимо, как черные точки.
Сара открыла Мики дверь.
— Она дома, одна? — спросил Мики.
Небо было благосклонно: Сента совершенно одна сидела в гостиной у камина в удобном кресле, откинув голову на подушки. Она не слышала, как Мики открыл и закрыл дверь, и, прежде чем она успела понять, кто вошел, он уже был перед ней на коленях, обхватив ее обеими руками. Его молодое, полное страсти лицо, сохранявшее еще запах ветра и дождя, бивших в открытые окна автомобиля, было так близко прижато к лицу Сенты, что когда он говорил, его дыхание пробегало между ее раскрытых губ.
— Сента, очаровательная, возлюбленная, вы можете продолжать писать ваши чудные книги и делать все, что вам угодно, но только вы будете моей. Вы должны… я буду любить вас каждым дыханием. Я научу вас любить, если вы скажете, что не умеете, — губы его почти касались ее губ. — Но, Сента, вы умеете, вы умеете… — шептал он и она чувствовала, как его холодные пальцы заставляли ее голову все больше и