горела в объятиях Макса, жаждала его любви больше всего на свете, а теперь стала вероотступницей, забывшей эту любовь и подарившей ее другому.
Переживания последних дней, нежная страсть Мики сегодня никогда не смогут затемнить воспоминаний того золотого лета.
Занималась заря, поздняя заря серого осеннего утра. Сента лежала так же неподвижно, как и в течение всей ночи, проведенной без сна.
Когда вошла Сара, неся теплую воду для умывания и чай, и увидела лицо Сенты, она повернулась и побежала в комнату Клое.
— У Сенты, кажется, грипп или что-то в этом роде.
Клое поспешила в комнату Сенты.
Нежный звук ее голоса вернул Сенту к сознанию.
— У дарлинг голова болит, жар? Сейчас я тебе измерю температуру. Попробуй напиться чаю, теплый напиток будет приятен.
Она бесшумно стала убирать в комнате.
— Мама! — крик ее был полон отчаяния.
Клое мгновенно обернулась, подошла к кровати и, закутав Сенту одеялом, обняла ее.
— Дарлинг, не раскрывайся, а то ты еще больше простудишься.
Тем же высоким напряженным голосом Сента сказала:
— Я не больна. Год тому назад я написала Максу, вчера вечером он ответил. Он только теперь получил письмо… хочет видеть меня. Он предложил мне приехать повидаться с ним. На этой неделе он будет в Голландии…
Клое была поражена. Ей не все было понятно в том, что говорила Сента. Она чувствовала, что это какой-то вздор. Но вместе с тем материнское сердце подсказывало ей, что Сента сильно страдает. Она нежно притянула Сенту к себе.
— Дарлинг, не волнуйся так, успокойся. Что же пишет Макс еще?
Сента повернулась лицом к матери. Она повторила:
— Он пишет, что будет в Голландии и что ждет меня там со всем нетерпением своей души.
— Это звучит очень трогательно, — деланно равнодушным голосом сказала Клое. — Естественно, что Макс ни о чем не знает. Ты должна написать ему и обо всем рассказать.
Сента освободилась из ее объятий и встала.
— Мама, подожди минутку, я оденусь, тогда мы поговорим, так будет лучше.
По лицу Клое пробежала тень страдания, брови ее поднялись над глазами.
— Дарлинг, ты действительно чувствуешь себя здоровой?
— О да, совершенно! Я быстро оденусь.
Сента первой спустилась в столовую. Ровным голосом она сказала:
— Не знаю, насколько сейчас уже налажено сообщение. Если мне удастся получить паспорт и билет, я выеду сегодня вечером.
Щеки Клое покрылись легким румянцем.
— Но неужели ты согласишься выйти замуж за Макса Вандорнена?
— Если он будет настаивать, — ответила Сента.
— После всего… — в голосе Клое зазвучало негодование, — после всего… ты должна быть верной Мики, не согласна ли ты с этим?
— Я писала Максу, — решительно возразила Сента, — я просила его встретиться со мной. Он согласен. После всего того, что было между нами, неужели ты думаешь, что я могу уклониться, неужели ты считаешь, что отказать ему в этом было бы достойно порядочного честного человека?
— Мне кажется, что правильнее было бы, не откладывая, написать Максу и честно рассказать ему обо всем. Год — большой промежуток времени.
— Я не могу этого сделать, — сказала Сента, — я хочу этим сказать, что я не «не могу», а не хочу. Я знаю, что если бы я ему отказала и продолжала бы свою обычную жизнь, я забыла бы об этом. Но рано или поздно я заклеймила бы себя презрением, и это презрение было бы тем скрытым ядом, который постепенно разрушил бы все мое счастье и всю мою любовь к Мики.
Клое смотрела на нее с удивлением.
— Ты смотришь, Сента, на этот важный момент, как всякое молодое существо. Тебя привлекает мысль о самопожертвовании, но это ценно только в известные минуты. Ты встретишь Макса Вандорнена. Это будет теза, какова же будет антитеза?
— Если Макс захочет жениться на мне, я соглашусь, — почти шепотом ответила Сента.
— Любя Мики? — опять покраснев, спросила Клое.
— Когда-то я любила Макса, даже теперь я не могу об этом забыть. Я не могу чувствовать равнодушие и быть холодной к человеку, научившему меня чувству любви.
— Значит, ты не любишь Мики? — упорно продолжала спрашивать Клое.
— Я люблю его больше всех на свете.
Клое встала.
— Уже поздно, я должна идти на лекции.
Сента схватила ее за руку.
— Мама, неужели ты не понимаешь? Если бы не война, все говорило бы в пользу Макса, но ведь он ответил мне, я не могу бросить ему в лицо равнодушие и холодный ответ. Какая-то частица моего «я» еще принадлежит ему, в глубине души я благодарна за все те сладкие минуты, которые он мне подарил.
— Я отказываюсь тебя переубедить, — покорным голосом сказала Клое, — я с тобой отчасти согласна, дарлинг, но вся моя душа на стороне Мики.
Она вышла, и Сента увидела, как быстро Клое шла по улице, спеша к автобусу.
Сента телеграфировала Мики, прося его приехать ближайшим поездом. Затем она оделась и поехала к датскому консулу и в германское посольство. Закончив все эти дела, Сента послала телеграмму Максу: «Вторник приезжаю Нидерланды».
Когда она возвратилась домой, в гостиной ее ожидал радостный Мики.
— Дарлинг телеграфировала мне, желая сказать, что нашла квартиру?
Она уклонилась от его поцелуев.
— О, Мики!
Он побледнел, увидев страдальческое выражение ее глаз.
— Дарлинг, что случилось?
— Макс Вандорнен ответил на письмо, которое я послала ему год тому назад, предлагая ему встретиться со мной. Макс пишет, что едет в Голландию, в Амстердам, и просит меня… приехать туда повидаться с ним.
Вандорнен представлялся Мики настолько нереальным, что даже сейчас сказанное Сентой было ему непонятно. Мики ответил:
— Но ведь вы не можете. Вы должны ему написать и подробно и откровенно рассказать.
Он пытался ее обнять.
— Это вас взволновало, любимая, успокойтесь, послушайте, мы сейчас…
У Сенты было такое ощущение, как будто густой туман окутал ее мозг.
— Я еду в Амстердам повидаться с Максом. Если он все еще желает, чтобы я стала его женой, я соглашусь.
Отвернувшись от Мики, она склонила голову на грудь, а затем посмотрела на него и ей показалось, что он готов ее ударить. На его бледном лице выделялись серые глаза, потемневшие от гнева. Он сделал конвульсивное движение, подавшись вперед, но затем откинулся. Горячая любовь к Сенте заставила его понять то, что оставалось непонятным для Клое, его любовь осветила его мысль. Мики понял, что хотела сказать Сента, и его любящее сердце почувствовало всю горечь переживаемого ею момента. Спустя минуту он сказал:
— Да, дарлинг, вы должны ехать, я вас понимаю.
В мозгу его стучала мысль: «Отпусти ее с миром — это единственный выход для тебя, единственное твое спасение, принеси эту жертву».
